— Разыскать я его разыскал, — сказал Затко, прохаживаясь взад-вперед и похрустывая костяшками пальцев. — Сейчас он под Мехабадом, на пятое число они наметили похитить там полковника Размару.
— Похитить? Зачем это? — спросил Мак-Грегор. Иранского полковника Размару они оба знали и считали его другом.
— Эти мальчишки хотят взять Размару заложником за курдских студентов, арестованных в прошлом месяце в Тебризе. Представляете, глупость какая ребячья! — простонал Затко.
— Спаси и помилуй нас бог, — саркастически проговорила Кэти по-курдски.
— Завтра, — сказал Затко, — когда покончу со здешним делом, я съезжу заберу Таху оттуда, пока персидские жандармы не подстерегли его и не убили.
Театрально вздохнув, Затко вынул пачку американских сигарет, предложил Мак-Грегорам. Те отказались, а он достал мундштучок в форме трубки, воткнул сигарету торчмя, чиркнул персидской спичкой и задымил с задумавшимся видом. Мак-Грегор понял, что Затко собирается что-то сообщить, но прежде хочет дать почувствовать всю важность этого сообщения. Наконец, повернув трубку чашечкой вбок, Затко выдул оттуда окурок и опять драматически вздохнул.
— Итак, в чем же состоит дело? — спросил Мак-Грегор.
— Наш Комали-и-джан — Комитет жизни — хочет, чтобы ты кое что для нас сделал, — сказал Затко. — Затем я и призвал тебя.
— Это мне ясно. Но что именно от меня требуется?
— Вещь, возможно, связанная для тебя с трудом и риском. Но важная для нас. — Затко сделал паузу. Мак-Грегор ждал, что дальше.
— В чем эта вещь заключается, я открыть не могу, — продолжал Затко. — На мне присяга. В Синджане тебя ожидает кази. Но есть там и другие...
— Ты хочешь сказать, что этих других нужно остерегаться? — спросила Кэти.
— Я хочу сказать, что там собрались курдские феодалы, и политики, и торговцы табаком, и воины, и племенные шейхи, и полуарабы, — отвечал Затко. — И даже страннопалый курд-альбинос. Все они курды, но не все они друзья тебе. Ты понял?
— Это не страшно, — сказал Мак-Грегор.
— Тебе, может, и не страшно, а мне — да, — сказала Кэти.
— Ты ни к кому там, кроме кази, не прислушивайся, — сказал Затко. — Пусть тебя не смущает грубость, не обескураживает злопыхатель-курд, ненавидящий тебя.
— Ты имеешь в виду ильхана? Он здесь?
— Да, здесь.
— Какое отношение имеет он к Комитету? — удивленно спросил Мак-Грегор.
— Кази упирает на то, что курды не должны больше драться друг против друга. Ты ведь и сам всегда на это упирал — на единение...
— Единение, но не с тем же, кто предал республику сорок шестого.
— Что поделаешь, — нехотя возразил Затко. — Ильхан ведь феодал. Он так прямо и считает себя пупом курдской земли, хоть стреляй в него. И я бы с удовольствием пустил в него пулю — но кази, может, и прав. Все-таки у ильхана нутро курдское.
— У него нутро подлого, богатого, старого убийцы.
— Кто же спорит, — горячо сказал Затко. Они сели в джип, и Затко крикнул затаившимся в скалах дозорным: — Перестаньте вы стрелять по кладбищенским собакам. Не к добру это, говорю вам. — И в ответ со склонов послышался смех.
Машина въехала в замусоренный, грязный Синджан, где сложенные из камней домишки с земляными кровлями были набросаны, как куски серого рафинада, по путаным улочкам на речном берегу. Перед лачугой с рваной занавесью вместо двери джип встал, уперся всеми четырьмя колесами, Затко соскочил и отвел занавес в сторону, пропуская гостей.
— Дуса! — позвал он.
Из внутренней двери к ним вышла старуха в истрепанном балахоне, неся обитый эмалированный кувшин с водой. Прошамкала несколько невнятных приветственных фраз.
— Мыло где? — повелительно спросил Затко.
Старуха неохотно сунула руку в карман своего балахона и, по-детски раскрыв ладонь, явила на свет чахлый зеленый обмылок.
— А где принадлежащий госпоже мешок? — спросил снова Затко, употребив персидское слово «хурджин» (дорожная сума).
Старуха указала на рюкзак в углу.
— Кто был тот сумасшедший, ускакавший с рюкзаком? — поинтересовалась Кэти.
Затко раскатился своим сочным смехом.
— Это Ахмед Бесшабашный, — сказал он.
— Ребячьи у Ахмеда выходки, — сказала Кэти.
— Такая уж натура, — объяснил Затко. — Он у нас сущий дьявол. Трудно даже представить. Но он храбрец и знает горы лучше любого правоверного... Итак, добро пожаловать, — торжественно закончил Затко.