Глава тридцать первая
Под гул обуревавших Францию раздоров Кюмон встретился с Мак-Грегором на Пийе-Виле, в одной из богатых и стерильных комнат банкирской конторы Мозеля. Кюмон извинился, что не смог тогда принять Мак-Грегора в министерстве.
— Но ситуация успела уже сильно измениться со времени нашей последней встречи, — сказал Кюмон.
— Поэтому я и хотел, чтобы вы меня выслушали, — ответил Мак-Грегор.
— Я уже говорил со Шраммом. Так что теперь я осведомлен гораздо полнее, чем прежде. Шрамм убежден, что ваш курдский Комитет не представляет собой реальной силы.
— Сведения Шрамма могут быть ошибочны.
— Натурально, могут, — согласился Кюмон.
— У Шрамма не было возможности судить, является ли Комитет реальной силой в Курдистане. Он видел вещи лишь с точки зрения солдата, и к тому же при крайне тяжело сложившихся обстоятельствах.
Мак-Грегор был разгорячен, Кюмон же потягивал апельсиновый сок, по-стариковски терпеливо обводя взглядом стену, стол, бокал с соком, свои изящные желтые пальцы.
— Я знаю, что Шрамм судит с военной точки зрения, — сказал Кюмон. — Но именно эта его точка зрения и важна теперь, поскольку дает единственный эффективный критерий для оценки перспективности вашего Комитета.
Мак-Грегор понимал, что не способен втолковать Кюмону разумность и справедливость курдского дела, потому что не знает, какие доводы по-настоящему весомы для европейца.
— Прошу учесть, — сказал Мак-Грегор, — что решение, которое вы примете сейчас, на долгие годы запомнится в Курдистане.
— Натурально, — сказал Кюмон. — Но Франция никак не может связывать себя обязательствами по отношению к тому, что проявит себя, возможно, лишь через десятки лет.
— Почему же не может?
— Потому что это неделовой подход. К тому же... — Кюмон встал, подошел к столику у окна, налил соку из кувшина и вернулся. — Здесь наличествуют и другие конкурирующие стороны, и Франция их игнорировать не может. Обращаю на это ваше внимание.
— Какие стороны вы имеете в виду?
— Нам теперь яснее обрисовалась сила того контроля и влияния, каким американцы и британцы еще обладают в данном районе даже среди самих курдов.
— Вы говорите об ильхане?
— Я говорю о том, что Франция при данных обстоятельствах не смогла бы одна пойти далеко. Риск превышал бы результаты.
У Мак-Грегора вырвался персидский жест досады.
— Думаю, вас вряд ли заинтересует аспект справедливости курдского дела, — сказал он.
— Он мог бы заинтересовать меня, — мягко ответил Кюмон. — Но справедливость, увы, плохой аргумент в международной политике. Я думал, вам это известно.
— Хорошо, — сказал Мак-Грегор. - Займемся другим аспектом. В Марселе у вас находится это оружие. Оно в ваших руках. Если вы допустите, чтобы оно досталось ильхану, Комитет навсегда заклеймит Францию как государство, вооружившее вражескую группировку.
— Оружие лишь проследует через Францию, — возразил Кюмон. — Не более того.
— Вот вы и конфискуйте его или уничтожьте, — предложил Мак-Грегор, ощутив вдруг, что такого рода торг звучит вполне уместно и естественно в этой голубовато освещенной банкирской комнатке.
— Для подобных действий у меня нет никаких законных прав, — сказал Кюмон.
— Как видно, у всех и для всего тут есть законные права, у одних лишь курдов нет их, — сказал Мак-Грегор. — Европейское безумие какое-то...
— Единственные права, принимаемые здесь мной во внимание, — это права Франции.
Мак-Грегор встал.
— В таком случае курдам остается лишь по-своему распорядиться этими вагонами.
— Позвольте мне ваши слова оставить без ответа.
— Как вам угодно.
— Я крайне сожалею, мосье Мак-Грегор, — сказал Кюмон. — Непритворно сожалею. Но мы не можем идти на такой риск наперекор гораздо более сильным интересам других сторон, более свободных в своих действиях.
— Прощайте, — сказал Мак-Грегор.
— Не торопитесь, — сказал Кюмон. — Остался еще способ помочь делу.
Твердо взяв Мак-Грегора за локоть, он провел его через устланную толстыми коврами небольшую комнату заседаний правления мозелевского банка в примыкавшую к ней небольшую же гостиную. Она предназначалась для отдыха в перерывах между заседаниями; в ней стояли кушетки, глубокие кресла и стеклянные столики с напитками, кофе и фруктами. Мак-Грегор увидел там прежде всего Ги Мозеля, поднявшегося и идущего ему навстречу. А затем увидел лорда Эссекса. Эссекс сидел на солнце у окна, откинув голову, точно загорая на взморье. По соседству с ним американец Кэспиан погрузился чуть ли не до пола в кресло; на коленях у Кэспиана была разостлана карта. Кэспиан поднял от карты глаза, подмигнул Мак-Грегору. Слегка на отлете, в позе готовых к услугам экспертов, сидели два незнакомых Мак-Грегору человека, положив перед собой на кофейный столик папки.