— Китай освободился, — возразил Мак-Грегор, — только после того, как японцы были разбиты с посторонней помощью, и помощь оказана была немалая.
— Ладно уж, — сказала Кэти. — Я не собираюсь начинать политический спор. И никогда не стану снова заводить об этом деле речь, раз с ним покончено.
Был восьмой час вечера, они одевались, готовясь ехать к Жизи Маргоз на ужин. Кэти подняла к свету чулок, требовавший пристального осмотра, но вместо этого пристально всмотрелась в мужа.
— Ведь ты с ним полностью покончил?
— Нет. Не совсем, — ответил Мак-Грегор после длинной паузы, решив быть честным до конца.
Она перестала одеваться, подошла к нему.
— Что же ты можешь теперь? Что тебе тут осталось?
— Не знаю еще, — ответил он. — Но мне это слегка напоминает обстановку во Франции. Весь народ на улицах, у студентов с языка не сходит слово «революция», но положение остается в точности таким, как прежде.
— Не вижу, при чем тут Франция.
— Похоже, что все мы боремся с незримым противником, с каким-то недосягаемым врагом.
— Ты потерпел неудачу — и вопрос исчерпан, — сказала она твердо и опять занялась одеванием. — Упакуем чемоданы и вернемся в Лондон. Завтра же.
— Нет. Уехать я еще не могу.
— Но почему же? За что тут осталось цепляться?
— Не в цеплянии дело, а в том, что оружие еще в Марселе и достанется ильхану, если я просто уеду и брошу все. Не могу я...
— Нет, можешь, — прервала Кэти, натягивая и дергая чулок так свирепо, точно он был не из нейлона, а из стали. — Знаю я твои планы. Но ты и думать об этом забудь.
— У меня нет никаких планов, — заверил он.
— Им прекрасно известно, что задумал Таха, — предостерегающе сказала Кэти. — И ты не впутывайся, слышишь. Уж этого я не позволю.
— Пусть так, — сказал он. — Но я не вижу иного выхода.
Однако Кэти не намерена была вступать в дискуссию.
— Ни-ни, оставь и не касайся, — отчеканила она. — И говорить об этом не хочу. Дело кончено, и не желаю я больше волноваться.
— Хорошо, — сказал он и, сойдя вниз, стал дожидаться Кэти во дворе. Там, в бывшей конюшне, в железной бочке, у Сеси хранилось полсотни литров нормированного бензина, и Сеси занята была сейчас переливанием его через трубку в бак.
— Тьфу, гадость, — выплюнула она попавший в рот бензин.
Она все еще отплевывалась и откашливалась, когда Кэти сошла к ним.
— Ей бы мальчишкой быть, — сказала Кэти Мак-Грегору.
— Ничего, и девчонкой сойдет, — ответил он, понимая, что лучше поддерживать нейтральный разговор, подстраиваться к Кэти.
Сеси повела машину пустыми левобережными улицами. Вид у них был по-прежнему осадный, ждущий катастрофы; весь район был точно пустырь после ярмарки. Ветер мел мусор и бумажные клочья по воскресным бульварам, народ бродил, сбивался в спорящие кучки, как бы не зная, на что решиться и чего ожидать.
— Я буду в мастерской у себя, — сказала насупленно Сеси, и «ситроен», фырча, скрылся. Сеси была сердита — она из-за них задержалась, а ей не терпелось вернуться в свой collectif; притом Сеси видела, что отец и мать держатся друг с другом молчаливо-настороженно, а это, считала Сеси, зря и глупо.
В доме на улице Жана Гужона у клетки лифта их встретила Жизи. Поднеся руку к своему освобожденному от грима лицу, Жизи сказала Мак-Грегору:
— Видите?
На Жизи было простое черное платье, в оторочку которого, в раскос, в линию талии было вкроено и вшито целое состояние. Приложившись щекой к щеке Кэти, Жизи взяла Мак-Грегора под руку и, поднимаясь в свой японский салон, шепнула ему по-английски:
— Этот ужин — не моя затея. Я не терплю французского трапезованья сообща. Это Ги затеял — он хочет, чтобы все вы остались друзьями несмотря на то, как они сегодня с вами поступили. Ги говорит, что хочет сгладить. Но я им не верю. Глядите. К нам идет мой муж.
Аристид Маргоз был сухопарый, слегка алкоголической наружности француз с прищуренной приглядкой ко всему и с походкой враскачку. Он небрежно пожал руку Мак-Грегору, а затем новоприбывших присоединили к остальным гостям: к Мозелю, лорду Эссексу, Кюмону и мадам Кюмон. Перед ними стояли уже бокалы с коктейлями; Жизи усадила Кэти между супругами Кюмон, а Мак-Грегора — рядом с Мозелем. Горничная внесла на подносе бокал с «Сухим Мартини», но Жизи сказала ей:
— Мосье не будет пить «Мартини». Налейте ему вермута.
Мозель поднял брови. Эссекс вынул изо рта незажженную новую трубку.
— Я вижу, Жизи оберегает вас от злого джина, — сказал Эссекс.