— Видимо, да, — отозвался Мак-Грегор.
Девушка поставила на столик перед ним рюмку вермута, и Мак-Грегор молча стал слушать, как французы толкуют о своей раздираемой распрей стране. Он слушал Кюмона, Мозеля, слушал сипловатый голос Аристида Маргоза и думал о странных и разных личинах Франции. Каждый говорит о Франции, и устами каждого Франция говорит о себе. Армия, по их словам, взяла Париж в кольцо. Миттеран — глупец. Мендес-Франс ждет, когда ему подведут белого коня.
— От коммунистов все зависит, — говорил Кюмон.
— Но почему такую роль играют студенты? — допытывался Эссекс.
— Потому что они уже годами борются за реформу нашей архаической системы высшего образования, — отвечал Мозель.
Жизи пригласила к столу, и Мак-Грегор увидел, что опять взят ею под защиту. Она посадила его справа от себя. Напротив был помещен Эссекс, дальше — Кэти, Кюмон и с краю Аристид Маргоз, а по эту сторону стола — мадам Кюмон и Ги Мозель. Маргоз молчал со скучающим видом.
— Я Кэти с Ги рассадила, им придется вести разговор через весь стол или совсем не говорить друг с другом, — шепнула Жизи.
— Кэти не из слабеньких, — ответил Мак-Грегор. — Не беспокойтесь о ней.
Для начала подали авокадо, и Жизи вонзила свою заостренную ложечку в этот тропический плод, точно в кусок дерева.
— Кэти тоже нуждается в защите, — сказала Жизи. — Именно присутствие мужчины действует всегда растлевающе. Вам бы вернуться в Лондон, увезти ее отсюда.
— Не могу. Должен задержаться пока в Париже.
— Только прошу вас, не слишком задерживайтесь, Я чувствую: Ги приготовился к чему-то.
Она говорила, подавшись к Мак-Грегору, ограждая его глазами, лицом, телом, а остальных гостей полностью оставив без внимания. Мак-Грегор покосился на Эссекса — тот беседовал с бронзово загорелой женой Кюмона, а сам заинтригованно глядел на Жизи. Мак-Грегор понимал: Эссексу хочется выяснить, высмотреть, что общего между ним и этой недоступной французской красавицей. Как на всякого увидевшего Жизи, на Эссекса сильно подействовала ее необычная красота, и Эссекс недоумевал — почему Мак-Грегору оказано такое предпочтение?
— Сейчас они вас станут мучить, — говорила Мак-Грегору Жизи. — Будьте начеку.
— Незачем им, теперь уже ничего не осталось, — ответил Мак-Грегор.
— Найдут что-нибудь, — сказала Жизи. — Они ждут лишь момента, паузы. А вы не давайте им, говорите со мной. Говорите.
— О чем же? — усмехнулся он.
— Все равно о чем.
— У персов есть пословица: «Говоренье говоренья ради делает человека слабей бабочки».
Жизи рассмеялась.
— Вон мой муж сидит, молчит. Его-то бабочка с ног не собьет... Представляю, как вы будете рады уехать от дурацкой нашей здешней жизни, — обвела она жестом стол.
— Напрасно вы, Жизи, — сказал Мак-Грегор. — Слишком вы к ним суровы.
— Вам не понять, — ответила Жизи. — Завтра я все это кончу. Вы убедили меня. Я сразу поняла, что вы меня убедите.
Мак-Грегор видел, что Эссекс без зазрения совести ловит ухом их разговор.
— Чем же я мог вас убедить? — спросил Мак-Грегор. — Какими словами?
— Без всяких слов. Вам я верю, этого достаточно. Завтра я и со всем этим распрощусь. — Длинными пальцами она коснулась своих искусно уложенных волос.
— Неужели обрежете? Что вы, Жизи!
— Нет, просто никаких больше мастеров и укладок. Никаких, никогда. Да мне их и не надо, правда ведь?
— Правда. Хоть остригитесь вовсе — все равно останетесь такая же.
Жизи порывисто протянула руку, тронула его обрадованно за рукав.
— Как восхитительно слышать это от вас. А от другого было бы противно.
— Но ведь это правда, — сказал он.
— О чем вы там беседуете? — спросила наконец Кэти, и Мак-Грегор очнулся.
Все за столом оставили свои дела: ждали, хчто он скажет. А он уперся взглядом в рыбу, лежавшую перед ним на тарелке. Как она сюда попала? И где несъеденное авокадо?
— Беседуем на политические темы, как и все здесь, — отозвалась Жизи.
— О чем же именно? — спросила Кэти.
— О моих политических убеждениях.
— Вот не знал, что у тебя они есть, — проговорил Аристид Маргоз.
— Не глупи, Аро.
— А кто вы по убеждениям, Жизи? — полюбопытствовала Кэти.
— Жизи, как ее брат, роялистка, — добродушно промолвил Кюмон.
— Ни в чем я на Ги не похожа, — возразила Жизи. — Ни в чем решительно.
— Жизи полностью вне политики, — пояснил Ги. — И прежде и теперь.
— Вовсе нет. Но я, во всяком случае, не роялистка и даже не голлистка, как все вы.
— Tiens! Тогда за кого же ты была на прошлых выборах?
— Не за де Голля.
— Месяц тому назад, Жизи, ma chere[30], вы осуждали Кон-Бендита, — напомнила мадам Кюмон. — Разве это не голлистская позиция?