— Мне нужен точный перевод, — настаивал Харпириас. — А иначе… — И он быстро чиркнул себя пальцем по адамову яблоку.
— На самом деле король удивляется, — ответил метаморф, закатывая глаза, — что за народ эти маджипурцы, если ими правит такой женственный король.
— Что?!
— Вы просили точный перевод, принц.
— Да. Знаю. Но что означает — «женственный»? Он ведь имеет в виду меня, а не настоящего лорда Амбинола, правда? Какие у него могут быть причины полагать…
— Думаю, — осторожно пояснил метаморф, — что он имеет в виду ваш отказ от его дочери в ночь после пира.
— А-а! Конечно. Скажи ему… сперва скажи ему, что я не король Маджипура, а только посол короля. Затем поблагодари его за то, что он был настолько добр и прислал свою красавицу-дочь навестить меня в ту ночь. А потом объясни ему, что я ни в коем случае не женственный, как он сможет убедиться, если возьмет меня с собой на охоту в королевский заповедник. И скажи ему также о данном мною обете воздержания, который ради блага моей души на время лишает меня женских объятий.
Коринаам коротко сказал что-то королю — слишком коротко, подумал Харпириас, учитывая все, что он поручил ему передать. Тойкелла снова рассмеялся, еще громче, чем прежде, и произнес в ответ быструю и категорично звучащую фразу.
— Ну? — спросил Харпириас.
— Король говорит, что, как он считает, хорошо бы вам освободиться от такого глупого и наносящего вам вред обета.
— Могу понять, почему он так думает. Но в настоящее время я намереваюсь продолжать вести жизнь в чистоте телесной. Скажи ему об этом.
Коринаам снова заговорил.
Ответная тирада короля звучала довольно долго.
— Он восхищен вашей решимостью, принц, — перевел Коринаам, — но говорит, что клятва воздержания кажется ему такой же странной, как снег, который падает вверх. Он сам имеет одиннадцать жен и занимается любовью по крайней мере с тремя из них каждую ночь. Более сотни жителей деревни — его дети.
— Мои поздравления по поводу его энергии и также его плодовитости. — Харпириас прищурился. — А как он отреагировал, когда ты сказал ему, что я не корональ?
Снова Коринаам расплылся по краям.
— Этого я ему не сказал, принц.
— Не забывай, что под страхом смерти я приказал тебе точно переводить каждое мое слово, Коринаам.
— Да, я помню об этом, принц. Но как мне заставить вас понять, что я не могу словно между прочим сообщить подобную новость во время беседы о других вещах? Король ожидал личного приезда короналя. Он считает, что вы и есть он. Сказать ему сейчас обратное — значит, погубить все дело до того, как оно началось.
— Коринаам!..
Метаморф поднял руку.
— Еще раз умоляю вас, принц, позвольте мне выбрать подходящее время, чтобы уладить этот вопрос, и не требуйте от меня невозможного…
И перестаньте угрожать, — прибавил Коринаам после короткой паузы.
Харпириас на секунду прикрыл глаза. Важно было как-то взять эти препирательства под свой контроль, или он пропал.
— Скажи королю, — сурово произнес Харпириас, хотя король в этот момент снова начал что-то говорить, — что я сейчас хотел бы обсудить с ним вопрос о заложниках. В частности, я прошу у него разрешения навестить их без дальнейшего отлагательства, чтобы я мог удостовериться в их добром здравии.
— Мой добрый принц…
— Скажи ему.
— Я вас умоляю…
Харпириас снова повторил угрожающий жест — пальцем по горлу.
Коринаам с упреком взглянул на него. Затем повернулся к королю Тойкелле и снова заговорил.
8
Этот спор продолжался довольно долго.
Харпириас напряженно прислушивался, изо всех сил пытаясь запомнить какие-то ключевые слова, чтобы потом узнать их перевод. Метаморф был слишком уж скользким; следует самому хоть немного выучить язык отиноров.
В споре то и дело мелькало новое слово, на слух нечто вроде «гожмар».
Харпириас снова и снова улавливал его. Он надеялся, что по-отинорски это означает «пленники», что в кои-то веки Коринаам выполнил его указание относительно предмета обсуждения. «Гожмар, гожмар, гожмар» — казалось, они целый час перебрасываются этим словом, словно мячом. Наконец метаморф повернулся к Харпириасу и сказал:
— Это было нелегко. Как я вам и говорил, он терпеть не может, когда его торопят. Но он согласился позволить вам их посетить сегодня же после полудня, когда его люди, как обычно, понесут им обед.
— Прекрасно. Где они?
— В ледяной пещере на склоне горы, высоко над северным концом долины.
Он говорит, что подъем туда чрезвычайно труден и требует больших усилий.
— Особенно для такого женоподобного придворного, как я, полагаю.
Сообщи ему, что я с радостью и нетерпением жду возможности немного поразмяться.
— Я уже сообщил, принц.
— Неужели? Как это предусмотрительно с твоей стороны, Коринаам.
Как оказалось, «большие усилия» было слишком слабым выражением для описания подъема на эту гору. Хотя Харпириас был молод и силен, он чувствовал, что готов рухнуть от изнеможения. Неровная тропа пролегала по сумасшедшему серпантину узкого, как лезвие, карниза, медленно и неуклонно вилась вверх по стене ущелья. Угрожающие зазубренные скалы, наполовину скрытые снегом, торчали из тропы через каждые несколько ярдов, грозя неосторожному альпинисту перспективой споткнуться, поскользнуться и рухнуть в бездонную пропасть, которая разверзлась у левого локтя без всякого ограждения. По мере того как они поднимались, воздух становился все холоднее, и мощные порывы ледяного ветра безжалостно хлестали их по лицу. Уродливые птицы с огромными клювами, поднятые из своих гнезд среди скал, вопили прямо над головами непрошеных гостей и хлопали своими широкими, могучими крыльями, пытаясь сбросить пришельцев вниз.
Харпириас не привык терпеть лишения.
Мышцы его ног быстро начали протестовать.
Грудь и живот опоясывала боль. Глаза ломило, ноздри жгло. Но он поставил своей целью скрыть малейшие признаки того, с каким трудом дается ему подъем. Это было испытание, на котором он сам настаивал, и он знал, что должен его выдержать.
Он взял с собой не только Коринаама, но и скандара Эскенацо Марабауда, размеры и сила которого придавали ему уверенности. Их сопровождали пятеро отиноров: верховный жрец и четверо из касты воинов.
Король остался внизу и в свое оправдание спокойно привел такой полный невероятной любви к самому себе довод, что Харпириас невольно восхитился наглостью этого человека.
— Я бы отправился с вами тотчас же, — объяснил Тойкелла. — Но моему народу необходимо, чтобы я всегда был рядом с ним. Мне ни в коем случае нельзя пренебрегать их желаниями.
«Мне показалось, или король действительно подмигнул при этом? — думал Харпириас. — Да еще и ехидно усмехнулся».
Тропа вела их по трескающемуся под ногами снежному насту, потом через ненадежный на вид ледяной мост. Под его тонким льдом несся бурлящий поток, стремительно вырывающийся из самой середины скалы, словно струя темной крови из раны. Выше извивы тропы внезапно заканчивались, и дальше она под устрашающим углом устремлялась прямо вверх, через неустойчивые валуны, покрытые коркой льда.
Кончики пальцев незащищенных рук Харпириаса онемели, ему казалось, что грудь вот-вот лопнет от морозного воздуха.
И это лето! Отинорское лето! Пресвятая Повелительница! Как же эти люди выживают в таком месте зимой? Они что, сделаны из камня?
А в их жилах течет ледяная вода?
Воздух здесь, наверху, был разреженным и прозрачным. Харпириас подумал: сквозь него можно видеть, а потом несколько озадаченно спросил себя, что же он хотел этим сказать. Может быть, его рассудок сдает из-за напряженного подъема в гору? И предостерег сам себя: надо поберечься от возникновения нелепых мыслей.
Высота, широта — и долгота, прибавил он, — высота, широта, долгота — эти слова снова и снова проносились в его мозгу, сводя с ума своим бессмысленным мельканием.