Как долго он собирается отсутствовать? Три дня? Пять? Что, если он вообще не вернется, погибнет там, наверху, не выдержав путешествия по обледеневшей тропе или став жертвой непредсказуемой враждебности своих сородичей?
Как же ему тогда без переводчика удастся выработать условия договора с отинорами и освободить заложников? И следовало учитывать еще более важный момент. Каким образом, думал Харпириас, он и его солдаты найдут обратную дорогу к цивилизации без помощи метаморфа?
Он кипел от ярости. И ничего не мог поделать — оставалось только ждать.
Прошло три дня; гнев и нетерпение Харпириаса росли. Единственное утешение он находил в Ивле Йевикеник и в темном горьком деревенском пиве. Но он не мог заниматься любовью бесконечно и не мог пить бесконечно, и в конце концов даже эти полумеры перестали оказывать на него действие. От его спутников тоже было мало толку. В конце концов, они были простыми солдатами, а он — принцем с Горы, и кроме того, они были скандарами и гэйрогами.
Дружба между ними исключалась. В сущности, он был здесь совершенно одинок.
Харпириас беспокойно бродил по деревне, отчаянно стараясь успокоиться и прийти в себя.
Никто ему не преграждал путь, он ходил повсюду где только заблагорассудится. Или почти повсюду: очевидно, ему не разрешалось навещать заложников в их пещере, так как однажды утром, когда он заметил цепочку носильщиков с едой, которые, как и каждый день, направились туда, он попытался присоединиться к ним, но его решительно вернули назад. В остальном же отиноры не ограничивали его передвижений.
Харпириас без помех осмотрел плоский алтарный камень в центре площади и увидел, что его поверхность испещрена почти стертыми непонятными знаками и покрыта пятнами засохшей крови от прежних жертвоприношений. Он заглядывал в темные, затхлые ледяные пещеры, где хранились запасы еды, корни, зерно и ягоды, которые обитатели этой нищей страны собирали во время летних заготовок и запасали на суровую зиму, которая уже скоро должна была наступить. Открыл кожаную дверь низкого ледяного строения в форме купола, которого раньше не заметил, и оказался в помещении, заполненном маленькими, рычащими животными, привязанными кожаными ремнями. Войдя в другое строение, он наткнулся на семерых или восьмерых полногрудых, пузатых женщин из королевского гарема, лежащих обнаженными на пухлых грудах меха и курящих длинные узкие костяные трубки. Воздух здесь был спертым, пахло потом, какими-то резкими духами и той травой, которую они курили. Женщины пронзительно захихикали и жестами стали приглашать Харпириаса войти, но он поспешно ретировался.
Внутри еще одного помещения, в котором стояли штабеля деревянных ящиков, пахло пылью и ладаном; Харпириас приподнял крышку одного из ящиков и увидел высушенные человеческие черепа, старые, пожелтевшие и уже рассыпающиеся.
Он спросил об этом Ивлу Йевикеник.
— Очень священное место, — сказала она. — Ты больше не должен туда ходить.
Чьи это были черепа? Прежних королей?
Умерших жрецов? Побежденных врагов? Харпириас понял, что, вероятно, никогда этого не узнает. Но какое это имело значение? Он приехал сюда не для того, чтобы проводить антропологическое исследование народа, а только вырвать из их рук кучку злосчастных охотников за окаменелостями.
Возможно, это ему так и не удастся, поскольку на третий день отсутствия Коринаама начался еще один небольшой снегопад. Теперь Харпириас был убежден, что метаморф погиб где-то высоко в горах. Его тело лежит под снежным покровом и, по всей вероятности, никогда не будет найдено.
И очень может статься, размышлял Харпириас, что он проведет остаток своих дней в этой жалкой, скованной льдом деревушке на самом краю света, будет питаться обугленными кореньями и полусырым мясом. Возможно, черепа в тех ящиках принадлежали предыдущим полномочным послам из внешнего мира, и его собственному черепу суждено очень скоро покоиться среди них.
Ему казалось, что эти часы безделья будут тянуться вечно. Он чувствовал себя пленником, одним из тех несчастных усохших людей в ледяной пещере, высоко в стене ущелья. Ночью, лежа в объятиях Ивлы Йевикеник, он молился, чтобы ему приснился какой-нибудь обнадеживающий сон. Если бы только благословенная Хозяйка Острова Сна, чей дух по ночам парит над миром, принося долгожданный покой и облегчая участь обремененных заботами, милостиво послала ему сон, который успокоил бы его душу!
Но Харпириас не получил знака ее нежной милости. Весьма вероятно, что ледяное царство отиноров находится за пределами досягаемости даже для
Повелительницы Снов.
14
Вечером четвертого дня со времени исчезновения Коринаама Харпириас дремал в одиночестве в своей комнате, когда ему сообщили, что метаморф наконец-то вернулся.
— Приведи его ко мне, — велел он Эскенацо Марабауду.
После своей вылазки Коринаам выглядел бледным и измученным. Его одежда испачкалась и порвалась, тонкие губы щелеобразного рта были крепко сжаты, веки распухли и почти полностью скрывали глаза. Он держался напряженно, испуганно, словно подумывал о том, не произвести ли трансформацию и в каком-либо другом облике удрать отсюда. Харпириас представил себе, как Коринаам внезапно превращается в длинную змееподобную ленту и быстро выскальзывает из комнаты, а он безуспешно пытается его схватить.
— Хотите, чтобы я остался? — спросил скандар. Вероятно, ему тоже пришло в голову нечто подобное.
Харпириас кивнул и холодно обратился к Коринааму:
— Где ты был?
Коринаам помедлил с ответом.
— Предпринял небольшую разведку, — в конце концов сказал он.
— Не помню, чтобы я давал тебе такое задание. И где же ты проводил эту разведку?
— Всюду. В окрестностях поселения.
— Поточнее, пожалуйста.
— Это было личное дело. — В голосе метаморфа послышались вызывающие нотки.
— Понимаю, — кивнул головой Харпириас. — И все же хочу знать подробности.
Он подал знак Эскенацо Марабауду.
— Держи его, пожалуйста. Я не хочу, чтобы он вдруг исчез.
Скандар, стоящий за спиной Коринаама, обхватил метаморфа обеими руками поперек груди. Коринаам задохнулся от изумления. Его глаза стали огромными и уставились на Харпириаса с неприкрытой ненавистью.
— Ну, — спокойно обратился к метаморфу Харпириас. — Расскажи мне, куда ты ходил.
Некоторое время метаморф молчал. Потом нехотя ответил:
— В горы.
— Так я и думал. И зачем же ты туда ходил?
Коринаам, казалось, готов был взорваться негодованием.
— Принц, я требую, чтобы вы приказали своему скандару отпустить меня!
Вы не имеете права…
— Я имею полное право, — оборвал его Харпириас. — Ты находишься здесь на службе у короналя, и ты без разрешения отлучился по своим делам в то время, когда в твоих услугах нуждались. Я хочу услышать объяснение.
Спрашиваю еще раз: что ты там, наверху, искал, Коринаам?
— Я отказываюсь обсуждать с вами свои личные дела.
— Здесь у тебя нет и не может быть личных дел. Выверни-ка ему слегка руку, Эскенацо Марабауд.
— Это возмутительный произвол! — воскликнул Коринаам. — Я свободный гражданин…
— Конечно. Никто этого не отрицает. Выворачивай, выворачивай посильнее, пожалуйста, Эскенацо Марабауд. Пока он не закричит. Или пока не ответит на мои вопросы. Не беспокойся, она не сломается. Ты же знаешь, что невозможно сломать руку метаморфу. Кости у них словно резиновые. Но тем не менее можно причинить ему боль. И такая мера вполне оправданна, если он отказывается сотрудничать. Да, вот так… Что ты искал наверху, Коринаам?
Молчание. Харпириас взглянул на скандара и сделал руками скручивающий жест.
— Я искал тех людей, которых мы видели на гребне скалы в день охоты, — угрюмо произнес Коринаам.