Брели плечо в плечо, маневрируя среди пенистых бурунов. Вода еще набрасывалась, толкала, сбивала с ног, но самое страшное было уже пройдено. Впереди, рядом с перевернутой лодкой, стоял Шандор и кричал, что попал на мелкое место.
Вскоре добрались до него. Здесь и в самом деле вода едва доходила до груди. Шандор набросился на Маргит с упреками: зачем в момент аварии бросила спасательный круг? Этим кругом уже был опоясан сам Шандор; ему удалось поймать камеру среди волн.
Не задерживаясь, побрели дальше.
Шандор упрямо не хотел расставаться с лодкой. Уцепившись правой рукой за Маргит, он левой тащил за собой лодку, позвякивая в темноте цепью.
Берег приближался, освещенные окна госпиталя становились все шире, все выше. Пронзительный ветер гнал и гнал седые косяки воды мимо освещенных окон домов, в бурлящую темень.
Госпитальные часовые заметили группу людей, медленно выходящую из озера, и прожекторами осветили перед ними весь берег.
Девушка-капитан окликнула часовых и сказала, чтобы не поднимали тревоги, так как ничего особенного, дескать, не случилось.
— Я же вам обещал, что ничего не случится, — оживился Шандор, почувствовав под ногой берег; еще смертельно напуганный, бледный, он улыбался одними губами. — Единым духом… Разве не так?
Выбрались на сушу, вытащили лодку и только теперь почувствовали, как замерзли от такого купания. Ярко освещенные окна домов манили уютным теплом.
Девушка-капитан пригласила всех к себе на квартиру.
Маргит взяла у девушки свою Эржи, прижала к груди, поцеловала и они быстро пошли от берега. Шандор комично подпрыгивал на ходу, «разгоняя по жилам кровь» и развлекая общество.
Радостный возглас Маргит неожиданно заставил всех остановиться: ребенок, кажется, улыбнулся! Девочке стало легче!
— Вполне возможно, — пошутил лейтенант. — После такой купели, после такой встряски кто не почувствует себя лучше!..
Шли возбужденные, радостные. Как выяснилось, девушка-капитан действительно плавала не очень хорошо. Но сейчас это только развлекало ее неутомимых друзей и служило лишь поводом для новых шуток.
Растроганная Маргит шла и думала о своих спутниках — о девушке-капитане и ее товарищах. Если бы не они, эти советские люди, что сталось бы с маленькой Эржи и с самой Маргит? Наверняка пошли бы ко дну! И она вспомнила рассказ девушки-капитана, самолет в степном советском селе и больную крестьянскую девочку.
— Где она теперь, та маленькая колхозничка, спасенная Сталиным? — спросила Маргит свою спутницу. — Вы не знаете?
Боец и лейтенант засмеялись.
— Почему вы смеетесь?
— Эта маленькая колхозничка перед вами, — сказал лейтенант и жестом указал на девушку-капитана. — Вот эта самая…
— Вы? — опешила Маргит. Девушка улыбнулась.
— Я.
— Но ведь та была маленькая?
— Была маленькая, а теперь выросла.
Прошли какой-то двор, поднялись на высокое легкое крыльцо, обсаженное тополями, и еще раз оглянулись на Балатон. В эту ночь он дал, кажется, полную волю своим силам. Все вокруг бушевало, ревело, стонало. Катера, парусники и рыбачьи лодки прижимались вплотную к берегу, как будто затравленные грозными стихиями. Секло острым дождем, тополя гудели и гнулись под натиском ветра, налетавшего на них с темного, мрачного Балатона.
— А все-таки мы его одолели!.. — сказала Маргит.
ИЛОНКА
В воскресенье, утром, Илонка выпорхнула из хаты в беленьком платьице, легкая и светлая, как мотылек. Засмеялась всему, переполненная счастьем. Вокруг было тепло, мягко, как-то шелково, и эта шелковость сама лилась в душу. Всюду, на земле и в небе, сегодня чувствовался праздник.
Отцовская кузница была закрыта. Не стучали цепы на соседских токах. Не скрипели по дороге с поля тяжелые арбы с золотыми снопами. В высокой голубизне радостно сияло солнце, в костеле уже играл орган.
Возле хаты, обложившись щетками и суконками, яростно чистил свои потрескавшиеся сапоги сержант Лошаков, а его товарищ, веселый и добрый Лукич, умывался у колонки, сам качая воду.
— Здравствуй, Лошаков! Здравствуй, Лукич! — с достоинством приветствовала их Илонка, и они, улыбаясь, ответили своей юной хозяйке:
— С добрым утром!
Очень хорошо, когда у тебя есть такие приятели. Все дети Сент-Иштвана признают за Илонкой право гордиться тем, что именно в ее доме живут коменданты, что мать Илонки готовит им завтраки и обеды, а илонкин отец, искусный кузнец Штефан, курит каждый вечер с комендантами ароматные табаки и беседует с ними, как с братьями.