Надежда Тэффи
Горы
(Путевые заметки)
I
– Зачем же нам ехать в Италию, когда мы преспокойно можем поехать в Испанию?
Я посмотрела Софье Ивановне прямо в глаза и отвечала спокойно:
– А зачем нам ехать в Испанию, когда мы преспокойно можем поехать в Швейцарию?
– А зачем нас понесет в Швейцарию, – подхватила она, – когда мы преспокойно можем поехать на Кавказ?
Я прекрасно понимала, в чем дело.
Дело было в том, что Софья Ивановна только что разбила любимую чашку и ей нужно было сорвать на ком-нибудь сердце. Не желая служить ее низменным инстинктам, я решила убить ее сразу своей кротостью.
– Да, друг мой? Вы хотите ехать на Кавказ?
Что ж – я очень рада.
Ей не хотелось на Кавказ. Она чуть не плакала со злости и говорила дрожащим голосом, надеясь вызвать меня на протест:
– Поедем по Военно-Грузинской дороге. Вы ведь не видели ничего подобного. Мне-то все равно, но вам это, конечно, страшно интересно.
Я кротко улыбалась, и через три дня мы поехали. От Петербурга до Кавказа – стоит ли описывать наше путешествие? Потеряли один зонтик, одну картонку, два пледа, один кошелек, одну фальшивую косу, одну квитанцию от багажа, три полотенца и восемнадцать рублей деньгами. Словом, доехали благополучно. Во Владикавказе поели на вокзале шашлыку и пошли на базар нанимать коляску до Млет и обратно.
На базаре оказалась всего одна коляска; на козлах сидел бородатый русский мужик и зевал, крестя рот.
Софья Ивановна деловито отстранила меня локтем и сказала мужику:
– До Млет и обратно коляску четверкой, сколько возьмешь?
– До Мле-ет? – он презрительно улыбнулся. – Цена известная – тридцать пять рублей.
– Нечего, нечего! Больше сорока не дам! Я дернула Софью Ивановну за рукав. Она оглянулась сердито.
– Оставьте, пожалуйста. Вы вечно везде переплачиваете! Меня предупреждали, чтобы я больше сорока не давала.
Но ямщик стоял на своем.
– Ищите другого. Может, какой дурак и повезет дешевле, а я не могу. Как я цену с вас не ломил, а по-божески сказал, что тридцать пять, так нужно тоже и совесть иметь.
– А я больше сорока не дам!
Не знаю, чем бы дело кончилось, если бы я не вмешалась. Вероятно, они никогда бы не сговорились. Но мне очень понравился ямщик; он так подходил к нашей компании, что было жаль его упускать.
Я схватила Софью Ивановну за руку и громко закричала:
– Ради Бога, молчите! Он уже согласен. Ямщик, голубчик! Барыня согласна! Подавай скорей лошадей к вокзалу.
Но тут снова вышла история. Ямщик сказал, что должен нам дать задаток, а то мы его надуем и возьмем другого. А Софья Ивановна обиделась и выразила уверенность, что надует-то именно он и поедет с другими, и поэтому он должен взять с нас задаток. Я с трудом помирила их, взяв с каждого в свою пользу, пока что, по три рубля.
После долгих сборов, ссор и разговоров мы наконец выехали, остро ненавидя друг друга, ямщика и всю четвертку лошадей.
ІІ
– Феерично! Феерично! – кудахтает Софья Ивановна. – Скалы, а наверху – вершины! Нет, вы себе представить не можете, какая это красота!
– Чего же мне представлять, – говорю я, – раз я все это вижу собственными глазами.
. – Ах, вы не понимаете, это феерично. Я много видала красивого, ездила морем. Это было тоже феерично, но даже на море нет ничего подобного!
– Чего нет, гор-то?
– Ах, ничего нет. И потом на море я бываю больна – у меня делается мертвая зыбь… Ямщик! Ямщик, что это за гора?
– Пронеси Господи, – мрачно раздается с козел.
– Ах, опять «Пронеси Господи», это он уже пятый раз говорит… Быть не может, чтобы все скалы так назывались… Ямщик! Ямщик! Что это за ручей?
– Терек.
– Ах! Терек! «Плещет мутный вал»! Ямщик! Ямщик! Где мутный вал? А это что за гора?
– Пронеси Господи.
– Опять! Да тут хоть и не молись, все равно пронесет, – гладкое место.
Ямщик презрительно подергивает плечом. Он человек русский и с глубоким презрением относится к Кавказу. Глядя на скалы, крутит головой с таким видом, точно хочет сказать: «И нагородили же зря всякой всячины. Затейники! Делать, мол, вам нечего».