Он и не заметил, что Мать вышла. Слышно, как она напевает на кухне. Впервые с тех пор! Подросток крепко зажмуривается, но даже с закрытыми глазами не может представить себе Отца. Он не видит его, не видит, не видит.
Мужская рука соскальзывает с плеча Подростка — как долго она его грела?
— Тебе плохо? — слышит он ровный и сдержанный, совсем уже не чужой голос.
— Нет, нет. Все в порядке, — вздрагивает Подросток, потирая пальцами виски.
Мужчина внимательно смотрит на него, отходит к креслу, садится.
— Нужно больше бывать на воздухе, — говорит он.
Подросток, спиной чувствуя озабоченный взгляд дяди Дюрки, оборачивается.
— Чертежей много задают, некогда… — беспомощно пожимает он плечами. — И еще заниматься надо, — последние слова Подросток говорит почти шепотом, поглядывая в сторону кухни. Вслух, при Матери, он бы этого не сказал, Мать сразу вспомнила бы о потерянных годах, о гимназии, об упущенных возможностях.
Дядя Дюрка об этом не вспоминает.
— Я слышал, в училище тобою довольны. Ты неплохо взялся за дело, — говорит он после долгого молчания.
Подросток улыбается, не отвечает.
— Ну а как… в мастерской?
Вопрос неожиданный.
— Все нормально, спасибо.
— Работать не тяжело с непривычки?
— Нет, что вы! Ничуть, — поспешно отвечает Подросток. — Работать мне нравится. И потом, я ведь сам виноват, что так вышло. Сам и расхлебываю. — И добавляет уже другим тоном: — Вообще-то я не жалею, что буду рабочим… а не кем-то еще. Не судьей или инженером, к примеру.
Пальцы мужчины — короткие, совсем не похожие на узловатые нервные пальцы Отца — бесшумно скользят по столу, ощупывая орнамент салфетки.
— Если будет желание, позднее сможешь закончить гимназию, а может, даже и не гимназию. Мать, ты же знаешь, была бы этому только рада.
— Да, я знаю.
Дядя Дюрка неожиданно вскидывает голову и — впервые с такой прямотой — изучающе вглядывается в замкнутое лицо Подростка.
— Петер, — спрашивает он решительно, — что с тобой происходит?
— Со мной? — в замешательстве переспрашивает Подросток. — Ничего особенного.
Мужчина глядит на него упрямо, почти назойливо.
— Конечно, я не имею права… ни малейшего права тебя расспрашивать. Это верно, — говорит он, не сводя глаз с Подростка.
— Дело вовсе не в этом, — поспешно бормочет тот. — То есть… ну, это неважно, — заканчивает он с невольной горечью.
— Тем лучше, — вздыхает мужчина. — Так что же? Тебя невзлюбил кто-нибудь из взрослых?
— Да нет, я даже с Шефом сумел поладить, — с излишней горячностью возражает Подросток.
— С Мачаи?
Подросток ошеломлен. Так дядя Дюрка знает его?
— Ну да! — подтверждает он с гордостью. — С ним.
— Говорят, он гроза мастерской? Наслышан я о его делишках.
— Да где там, — натянуто ухмыляется Подросток. — В дела мастерской он особенно не суется. Рабочим плевать на него.
— Рабочим. А вам?
— Ну… — Он нехотя пожимает плечами. — Нам дает иногда прикурить. В зависимости от настроения.
— Так это он не дает вам житья?
— Допустим. — Подросток неожиданно для себя с облегчением вздыхает: — Но ко мне он не очень-то придирается, не то что к другим.
— Только задания приходится переделывать.
— Это не страшно. Всем приходится переделывать, не мне одному… всем одинаково, без исключений. Так что это еще не самое худшее.
— Понятно… Может, с другими взрослыми не поладил?
— Ну что вы! — решительно протестует Подросток. — Они очень хорошие. Не такие, конечно, как Отец или вы, дядя Дюрка… или другой кто из старых знакомых. Я имею в виду — не тот стиль. Но разговоры и взгляды такие же. Говорят о семье, о работе, ну, естественно, о политике. О чем еще людям говорить, — по-взрослому разводит он руками.