Но дядя Дюрка не отступает. От глаз его никуда не скрыться, так и сверлит ими Подростка. Что-то он заподозрил. Не нравится ему что-то. Наверное, разговаривал с кем-то из мастерской. С кем, интересно?
— Может… подшучивают над тобой, измываются? — осторожно интересуется он.
Так вот оно что. Подросток насупился.
— Над кем поначалу не издеваются? — говорит он тихо. — Но это недолго. Не успеет человек привыкнуть, как о нем уже забывают. За другого берутся… придумывают что-нибудь новенькое.
Мужчина снова разглядывает рисунок салфетки, только голос выдает его напряженную сосредоточенность.
— Странно, что у тебя нет друзей. Или… не хочешь приводить их сюда?
— Нет у меня друзей, — еле слышно бормочет Подросток. Собственные слова напоминают ему жужжание испуганного насекомого.
Мужчина, сцепив руки замком, тщательно изучает их. И медленно, чуть заметно покачивает головой.
— Ты сам не хочешь ни с кем дружить? — спрашивает он совсем тихо.
— Не знаю, — отвечает Подросток. — Не знаю.
Дядя Дюрка окидывает его молчаливым взглядом и переводит глаза на салфетку.
— Ничего, образуется, — утешительно говорит он. — Как-нибудь образуется. Главное — не поддаваться панике. Конечно, ты им кажешься посторонним, не их поля ягодой. Ничего, привыкнут. У нас… что бы ни говорили… хватает еще предрассудков… Думаешь, мать из возвышенных побуждений так беспокоилась за тебя?.. Нет, она просто знает по опыту, и от этого никуда не денешься, что человек все еще ценится главным образом по занимаемому положению, а положение нынче зависит от диплома. Как в старину от дворянской грамоты, даже более того. По диплому дают тебе должность, а по должности — письменный стол, и, уж как бы ты плохо ни работал, его у тебя никто не отнимет. В худшем случае — получишь другой. Да, пока это так. Твоя мать, да и все наше поколение на этом выросли, это видели в жизни. И если теперь что-то меняется, то очень медленно. Невероятно медленно, Петер. Вот они и чураются тебя. Из-за отца, из-за матери, их положения. Конечно, не потому, что ты более обеспечен, чем они. Твои товарищи, может, живут не хуже. Вовсе не потому, ты понял меня?
— Понял, но… — Он осекся.
— Что такое? Подростка что-то смущает.
— Дело не только в этом. Все гораздо… В общем, дело в другом. Совсем в другом.
— В чем же?
— Эти трое… — Подросток опять умолкает.
— Их трое?
— Да, трое. Они какие-то… чужие. Или кто их знает! — вдруг злобно выкрикивает он.
— Что, не водятся с тобой?
Он молчит, стиснув зубы.
— Так о чем я и говорю! Ты понимаешь, люди, бедные духом, стремятся хотя бы к видимости богатства и исключительности. И видимость эта, если ее добились, своего рода власть. Не настоящая, не реальная, как думают те, кто ее не имеют… но все-таки. Она помогает выделиться из массы. И многим этого вполне достаточно. Большего им не нужно, да они и не способны на большее. Свою профессию они выбирают вовсе не потому, что любое другое занятие сделало бы их несчастными на всю жизнь… Разве шеф ваш — увлеченный педагог или автомеханик? Скорее уж прирожденный надсмотрщик. Одно у него увлечение — разыгрывать из себя важную птицу. Персону… Ты только не подумай, что я хочу настроить тебя против него, зря я все это говорю… ну да мало ли таких тебе встретится в жизни! — Мужчина растерянно умолкает.
— Они хотят, чтобы я убил его!
Подросток срывается на крик. Будто чья-то рука выхватила у него из горла эту трепещущую фразу. В этот миг ему кажется, что те трое все же не шутят. Они так решили всерьез.
— Кто — хотят? — всем телом подается вперед дядя Дюрка.
— Мальчишки. Ну, остальные!
Мужчина на мгновение замирает, превращаясь в собственное изваяние, потом оживает, на лице у него неописуемое изумление, и вот уже, откинувшись в кресле, чуть не падая, он сотрясается в гомерическом хохоте.
Подросток смотрит на него обиженно, оскорбленно, но не может удержаться от смеха, постепенно холодный смех его оттаивает, и ужасы, испытываемые который месяц, представляются вдруг совершенно беспочвенными и нелепыми: эти трое, конечно же, шутят.
Мужчина кое-как успокаивается и, достав из кармана платок, вытирает мокрое от слез лицо.
Из груди Подростка вырывается вздох облегчения. Ему хочется крепко обнять дядю Дюрку — такого спокойного, мудрого, простого и славного человека, рядом с которым он чувствует себя в безопасности.