Шишак, борясь с собравшейся во рту слюной, судорожно двигал кадыком.
— Смею доложить… не совсем…
Шеф, оживившись, ждал продолжения, но Шишак иссяк. Единственным продолжением были тяжелые вздохи, свидетельствовавшие о полной беспомощности ученика.
— Не совсем? Я не ослышался, сын мой? Не совсем, значит? Интересно, каким же образом ты намереваешься осчастливить меня совсем? Я весь внимание, сын мой! Ну так как?
Улыбка на лице Подростка постепенно превратилась в горестную гримасу. Он понял, что тирады Шефа — не безобидное отеческое подтрунивание добродушного наставника над непутевым учеником, что, несмотря на панибратский тон Шефа, третьегодок в его глазах просто ничтожество. Видя, как Шишак, будто попавшая в патоку муха, отчаянно барахтается в лицемерно медоточивых, тягучих словесах Шефа, Подросток не сдержался и взволнованно выпалил:
— Разрешите, товарищ завпрактикой…
Шеф повернулся к нему и удивленно вскинул пучки смолянисто-черных густых бровей:
— Слушаю, — сказал он, пристально оглядывая Подростка.
— Я… я… — испуганно стал заикаться тот. — Извините, забыл… Хотел что-то сказать и забыл… Извините.
Шишак побагровел, а Шеф дружелюбно закивал:
— Ничего. Бывает, бывает… Чего только не бывает на свете, дорогой Амбруш, Забывчивость — не самый большой порок, нет, этого я утверждать не могу при всем желании. Мелкий изъян… Дефектик, легко устранимый, ничтожный, пустяковый дефектик, который, конечно же, можно простить. — Он поднял коричневый, будто обмакнутый в морилку указательный палец. — На первый раз. На первый и единственный. Я выражаюсь понятно, дорогой Амбруш?
— Так точно, — выдохнул сконфуженный Подросток.
— Не слышу, — пожал плечами Шеф. — Со слухом у меня, видать, тоже не все в порядке. Что делать, старею, старею, ребятки, — беззлобно улыбнулся он. — Ну-с?
— Так точно, понятно, — отчетливо и громко проговорил Подросток.
В глазах Шефа будто сверкнули недобрые огоньки, но он тут же пригасил их густыми щетинистыми ресницами.
— Ладно, Амбруш. Вы тут особенно не задирайтесь… понятно? А если будете задираться, сын мой, то мне придется забыть о тех светлых чувствах, которые я сохранил к вашему покойному папаше. А этого мне не хотелось бы. Нет, не хотелось бы, сын мой. С вашим папашей в свое время был у меня один… памятный… скажем так: памятный и полезный разговор. — Он задумчиво помолчал. — Да. Ваш любезный папаша… несколько просветил меня по юридической части, когда еще… хм… словом, во времена оны. — Он снова уставился на Подростка. — Но, невзирая на это, заносчивых молодых людей я, как правило, быстро привожу в чувство. Да, да. И вы своим поведением, дорогой Амбруш, меня к крутым мерам не вынуждайте. В следующий раз постарайтесь набраться терпения, чтобы дождаться, как полагается, пока я сам обращусь к вам с вопросом. Это, вне всякого сомнения, самый безопасный путь. Да, да. Самый доступный и перспективный. Так как? Вы по-прежнему не помните, что хотели сказать? Или, может быть, уже припомнили?
Голова у Подростка гудела.
— К сожалению, нет… Извините.
— Не приходит на ум, дорогой Амбруш? Не так ли? Хотели сказать какие-то слова, а они, паршивцы такие, шасть врассыпную, и никак их обратно в голову не заманишь?
— Никак, товарищ завпрактикой.
Шеф расплылся в умильной улыбке:
— Вот-вот. Мне тоже так кажется, дорогой Амбруш. Примерно этого я и ожидал в абсолютной, можно сказать, уверенности. Да. Стареть мы, конечно, стареем, но зато опыта набираемся. — Он сделал паузу, снова обвел учеников улыбчивым взглядом черных блестящих глаз и, вскинув косматые брови, продолжил: — Ведь что мы имеем? Вот стоят передо мной двое юношей, можно сказать только вступающих в жизнь, красивых, здоровых, задорных! Сама резвость, сама жизнерадостность! Все козыри у них в руках и, может быть, даже путевка в будущий век. И тут же стою я, человек, для которого единственным источником силы может служить только жизненный опыт… но сила у него есть. Ты с этим согласен, Шишак?
— Так точно, согласен, товарищ завпрактикой, — по-военному вытянулся Шишак.
— А вы, дорогой Амбруш, согласны?
— Так точно, — ответил Подросток.
Шеф довольно кивнул:
— Правильно. Очень и очень правильно. — И, не повышая голоса, но уже без улыбки скомандовал: — Кругом! Марш!
Ученики отправились в цех.
Шеф грелся еще на солнышке, и Тихоня с выражением страдания на физиономии осторожно выглянул из смотровой ямы.
— Ну, теперь у нас будет денек, — укоризненно сказал он. — А все вы, черт возьми.