Гном расхрабрился:
— Я бы его заживо ободрал, честное слово! И солью посыпал. Я где-то читал…
— И не пожалел бы? — усмехнулся Шишак. — Неужто не жалко беднягу?
— Мне? Ничуть.
— Так ведь он загнулся бы, — отчетливо, с наслаждением произнес Шишак.
— Он того и заслуживает!
— А по-твоему? — посмотрел Шишак на Тихоню.
— По-моему, тоже.
— Присоединяюсь, — засмеялся верзила. — Именно этого он и заслуживает, чтоб ему пусто было! А ты как считаешь? — повернулся он к Подростку.
Тот, оглядев веселые лица, решил: это игра. И улыбнулся:
— Я — так же.
— Итак: смерть ему! — затрясся Шишак в довольном смехе.
— Смерть, смерть, смерть! — радостно прыгал Гном.
— Будем милосердны, — скривился Шишак, — выберем ему легкую и быструю смерть. Никакого свежевания, соления и прочих истязаний… Какие будут предложения?
— Дубиной ему по башке, — осторожно высказался Тихоня.
— Добрячок, — ткнул Гном его в бок. — Лучше обухом садануть.
— Да, с фантазией у вас слабовато, — покачал головой Шишак. — Ну, давай, говори ты!
Подросток, натянуто улыбаясь, пожал плечами. «Ерунда, — думал он, — просто глупая шутка. Они меня приняли в свою компанию, так что я должен радоваться. Собственно, я и радуюсь, только…» Шишак смотрел на него выжидающе.
— У меня тоже фантазия небогатая.
— Понятно, — кивнул Шишак. — Но приговор тем не менее вынесен.
Все трое заржали.
— Чин чином, — сказал Тихоня.
— Единогласно. — Шишак поднял палец.
— Вот так хохма! Потрясно! — ликовал толстяк. — Смерть! Здорово, старик?
Шишак обнял Подростка за плечи.
— Как ветеран, — заговорил он, — хотел бы внести предложение насчет дальнейшего. Хохмить так хохмить! Тащи мою фуражку, Гном. Только осторожно, в ней четыре яичка. Смотри не разбей!
Снова грянул восторженный хохот. В фуражке белели четыре свернутых в трубку бумажки.
— Отныне ты мой флигель-адъютант, приятель, — повернулся Шишак к Подростку. — Первый флигель-адъютант! Будешь держать.
Подросток с глупой ухмылкой взял в руки фуражку.
— Итак, — Шишак сделал широкий жест, — приговор вынесен, друзья. Кто приведет его в исполнение?
— Брось дурачиться, — попытался остановить его Подросток. — Это уж слишком, ты не находишь?
— Кто сорвет нашу хохму, того пустим в расход, — прищурился Шишак.
— Правильно! — подхватил Гном.
— Тихо. В фуражке, как видим, покоятся четыре бумажки. Три из них чистые, четвертая помечена крестиком. На счастливого обладателя последней будет возложена благородная миссия, а именно исполнение приговора. Прошу, — махнул он Гному и Тихоне, — можете тянуть.
Оба вытащили по бумажной трубочке. Следующим в фуражку запустил руку Шишак и поспешно отошел в сторону.
Подросток посмотрел сначала на них, потом на оставшуюся бумажку.
— Тебе повезло, даже тянуть не пришлось, — снисходительно сказал Шишак. — Ну, давайте смотреть.
Подросток стоял в растерянности, в одной руке сжимая потертую кепку, в другой — свернутую бумажку. Трое учеников вокруг него заговорщицки переглядывались. Наконец он набросил фуражку на голову Шишака, медленно развернул клочок бумаги и остолбенел: в глаза ему бросился нацарапанный простым карандашом корявый крест.
Те трое, покатываясь со смеху, размахивали чистыми полосками бумаги. Гном тщательно разорвал свою и с преувеличенно живой радостью прищурился на Тихоню, как бы призывая его сделать то же самое. Подросток подозрительно глядел на их лица, на плавно кружащиеся в воздухе бумажные обрывки. Что-то тут было нечисто, он готов был поклясться в этом. Его как-то надули… но как? И зачем?
— Качать его! — по-дирижерски махнул рукой Шишак.
Как Подросток ни отбивался, его подхватили на руки и стали подбрасывать.
— Виват! Виват! Виват! — разносилось по пустой мастерской.
Все поплыло у Подростка перед глазами. Утренние лучи холодно скользили по его побледневшему лицу. Когда он снова коснулся ногами земли, Шишак, придерживая его за плечо, сказал:
— Даем тебе три месяца, приятель. Целых три месяца. Ясно? — И он самодовольно ухмыльнулся.
— Фантазии у вас хватает, — ошалело хлопая глазами, пробормотал Подросток. — Это уж точно…
— Надеюсь, у тебя тоже, — оборвал его Шишак. — И не только фантазии, но и храбрости. — Все трое переглянулись. — А если не хватит, то мы добавим. Это я обещаю.
— Ну и хохма! Потрясная хохма! — заверещал Гном. — Просто потрясная!
В последнее время Мать снова частенько задерживается на работе, почти каждый день. Она ходит своей прежней упругой и твердой походкой. Глаза тепло светятся, черты лица смягчились. За мягкостью этой угадываются не усталость или растерянность — скорее, умиротворение. По вечерам Подросток с надеждой прислушивается к скрипу парадной калитки и быстрым шагам Матери по каменным плиткам двора. Но других шагов — легких, уверенных — он ждет напрасно.