— А ты?
— Я? Я не надеюсь. Ничего он не отменит.
Эстер молчит.
— Алло, куда ты пропала? — нетерпеливо кричит Подросток.
— Я здесь, — откликается Эстер.
— О чем размышляешь?
— Ты не думаешь, что вам… надо бы объединиться? Или всех, или никого. Во всяком случае, мне…
— Умоляю, послушай. — Подросток в отчаянии. — Я сам знаю, что надо бы. Только это исключено… Придет время, ты все поймешь… Ты же видишь, они задираются, не дают нам проходу, ведь так? Они кое-что задумали, если хочешь знать. Хотят вынудить к одной вещи.
— Меня?
— Да нет же. Меня. Только… я не иду на это. Ни в какую.
— Ты что, спятил?
— Рассказать тебе — ты не так удивилась бы! Не высовывайся несколько дней из дома. Только в школу. Договорились?
— Что-то потрясающее! — удивляется Эстер. — Закончишь свою ерунду, расскажешь?
— Расскажу.
— Слово даешь?
— Ну, даю. Но и ты обещай…
— Хорошо, — говорит девчонка. — За исключением сегодняшнего вечера.
— Никаких исключений!
— Мы с мамой идем в кино. Рано. На шестичасовой сеанс.
— Но одна — ни ногой. Обещаешь?
Эстер уже забавляет все это.
— Одна никуда не пойду. Ни за что на свете! Честное слово, какой-то фильм ужасов!
— Вот именно, что фильм ужасов, — начинает злиться Подросток.
— Ладно, не обижайся. Завтра в семь созвонимся.
— Я тебе раньше позвоню. И, ради бога, будь осторожна.
— Непременно, — смеется девчонка. — В общем, сегодня вечером я в кино, поэтому и звоню.
— Только поэтому?
— А то ты не знаешь, что не только.
— Тогда хорошо.
Эстер кладет трубку. Он задумчиво возвращается к столику и снова берется за дело, попеременно орудуя то ластиком, то карандашом. Работа сегодня движется дьявольски медленно.
В мастерской по-прежнему тихо — теперь его избегает вся троица. Что-то новое появилось в их поведении, они прячутся по углам, переглядываются. У Гнома подрагивает подбородок. Подростка бьет странный озноб, будто от холода; стучат зубы. Он еле шевелится, руки не слушаются: вчера просидел до глубокой ночи. Кованая дверь Шефовой конуры закрыта. Взрослые заняты своими делами. Только Мастер внимательно следит в это утро за учениками.
— Устал? — около полудня спрашивает он Подростка.
— Немного.
— Тогда вот что. Отправляйся сейчас в гараж, что на улице Хид, спроси Какони. И скажи, пусть зайдет ко мне вечером.
Подросток бросает работу, вытирает руки.
— Да, — совсем близко подходит к нему Мастер, — оттуда можешь не возвращаться. Лучше домой иди, отоспись.
— Спасибо, но…
— Посылаю — значит, иди. Ответственность беру на себя.
На улице Хид даже летом всегда прохладно, а в эту пору совсем промозгло и сыро, и Подросток зябко поеживается. Дома здесь, напившись грунтовых вод, в мокрых пятнах по самые крыши, стоят, как хмельные, нависнув над тротуарами. По изумрудной зелени кюветов пригоршнями рассыпано желтое золото одуванчиков. Воздух на этой улице необычный, приправленный дурманящими ароматами близлежащей дунайской старицы, — Подросток вдыхает его полной грудью.
Поручение Мастер, скорее всего, выдумал, решив, что мальчишке теперь лучше держаться подальше от остальных. Может, утром, еще до его прихода, что-то произошло в мастерской?
Он передает незнакомому рабочему слова Мастера, тот по-доброму, понимающе улыбается.
На часах всего лишь двенадцать. В гимназии через сорок минут прозвенит последний звонок — через сорок минут Эстер будет свободна. Не зная, что делать с неожиданно подаренным ему временем, Подросток задумчиво крутит носком ботинка педаль велосипеда. Наконец он садится и катит куда глаза глядят. Улицы одна за другой распахиваются перед ним, мелькают мимо дома, которые на такой скорости кажутся маленькими и невзрачными; открытыми окнами они будто силятся втянуть в себя хоть немного апрельской свежести, солнца, весны.
Выехав на площадь перед старинным, в стиле барокко собором, Подросток описывает несколько восьмерок и в нарушение всех правил сворачивает прямо перед капотом встречного грузовика на улицу, ведущую к гимназии. Сзади доносится ругань водителя — Подросток, обернувшись, смеется. Но вот он резко тормозит и прячется за кустами рядом с гимназией.
Наконец зазвенел звонок, такой же неистовый, как и год назад, и двери захлопали точно так же. Будто ничего не изменилось.
На улицу высыпают девчонки и мальчишки в темно-синей форме, они широко и небрежно жестикулируют — в движениях нет никакой осторожности, это жесты людей, подсознательно чувствующих свою защищенность, важность, неуязвимость. А вон его бывшие одноклассники. Лица и голоса почти не изменились. Он слышит знакомые имена: Барадлаш, Беппе, Гулливер, Пятачок… — имена учителей, суровых и мягких, любимых и нелюбимых, называемых по фамилии и удостоенных шутливых прозвищ. Подросток смотрит во все глаза, но Эстер не видит.