Вот выходят уже ученики другого класса и тоже рассыпаются кто куда.
Подросток, разочарованный, выкатывает из-за кустов велосипед.
— Эй, Амбруш!
Он испуганно останавливается, озираясь, куда бы скрыться.
Но в локоть ему уже вцепился Оскребок — самый маленький среди одноклассников.
— Привет, тыщу лет тебя не видал, — протягивает он руку.
Подросток пожимает ее, сконфуженно переминается с ноги на ногу.
— Ну, ты и вымахал, — изумляется Оскребок. — Вкалываешь?
— Сам знаешь, — неохотно отвечает Подросток.
— Бросили меня одного. Вот поганцы, а! Я сегодня дежурный, так ты думаешь, они подождали? Ничего подобного. Если дежурный — хиляй домой в одиночестве, вот такие, старик, дела.
— Да, — задумчиво произносит Подросток.
— Слушай, Амбруш, чего не заходишь? Хотя бы на вечер пришел как-нибудь. Серьезно, приходи, а?
— Мерси, — говорит Подросток, — как-то не хочется.
— Да ты что, опупел? Оттого, что ты вкалываешь…
— Где Эстер, не знаешь?
— Макаи? — уставился на него Оскребок.
Руки Подростка судорожно сжимают руль велосипеда.
— А то кто же?
— Понятия не имею. Ее сегодня не было. Вчера была, а сегодня нет.
— Нет? Это точно? Ты ничего не путаешь?
Оскребок вздыхает своей хилой грудью.
— Точно тебе говорю. Я же дежурный.
— Спасибо, старик. Пока. — Подросток прыгает на велосипед.
— Постой, нам по пути… Ты что, опупел? Амбруш! Амбруш! — слышит он вопли Оскребка, но не оглядывается, во всю нажимая на педали.
Кнопка звонка послушно вдавливается под его пальцем. Два длинных с небольшим интервалом. В доме — мертвая тишина. Он ждет, затаив дыхание. Потом опять звонит и опять. Но даже шторы на окнах не шевельнутся. Подросток не сдается, барабанит в калитку, бросает в окно камешки. За ним уже наблюдают из соседних домов, на лицах — жадное ожидание сенсации. Делать нечего, приходится ретироваться.
В его комнате белеет, приклеенный скотчем к стеклянной крышке журнального столика, вырванный из тетради листок — незаконченная этой ночью работа. Стоит только включить пристроенную внизу настольную лампу, и можно продолжить ее. Если взяться как следует, за сегодняшний день можно сделать вчерне хоть все оставшиеся чертежи, их еще около сотни с небольшим, думает Подросток, устало сидя у хитроумно сконструированного им столика. Взгляд его медленно скользит вдоль тянущегося к розетке провода, тем временем руки нащупывают края тетрадного листа и срывают его со стекла.
Неудержимая сила влечет Подростка к телефону. Он тяжело поднимается, берет трубку и, дождавшись ответа телефонистки, называет номер Эстер.
Долго, пока не затекает держащая трубку рука, вслушивается он в монотонные протяжные гудки, потом в полной растерянности садится и, положив перед собой дешевые наручные часы, мысленно делит оставшуюся часть дня на получасовые отрезки.
Стрелки движутся по циферблату с невыносимой, черепашьей медлительностью.
Тридцать минут — не вечность, они скоро истекут, нужно только набраться терпения и ждать, подбадривает себя Подросток.
Чтобы отвлечься от наблюдения за часами, он думает о Матери. Она в последнее время завуалированными намеками, недомолвками исподволь готовит его к новой встрече с дядей Дюркой, который на этот раз, похоже, обоснуется в их доме окончательно. Боже, какими наивными и глупыми кажутся эти ее недомолвки, когда, замолкая на полуслове, она ждет от Подростка одобрения и поддержки — а он молчит, так же глупо и беспомощно. Не смеет произнести имени дяди Дюрки. Может быть, потому, что не смеет и Мать?
В голове у него шумит, мысли разбегаются.
Телефонная станция отвечает равнодушно-бесстрастным, механическим голосом, и с каждым разом все более холодно и отталкивающе звучат гудки вызываемого номера.
Подросток распахивает окно, впуская в комнату незаметно подкравшиеся сумерки. Он напрягает воображение, но представить лицо Эстер четко, до мельчайших подробностей никак не удается.
Напряженную тишину разрывает звонок телефона.
— Алло! — задыхаясь, кричит он.
— Я хотела бы поговорить с вдовой Кароя Амбруша. — Голос строгий, сухой, официальный, но как будто знакомый.