Доставать окоте было очень трудно, и мы подумали, что было бы лучше разжигать костры прямо на улицах кварталов; мы видели, как огонь привлекает людей. Люди всегда замечают огонь, даже самый маленький. Тогда-то мы и решили: будем разводить костры на улицах, прямо на перекрестках. К тому же гораздо легче было доставать дрова, чем окоте. Дрова мы иногда просто покупали. На пять песо можно было купить хорошую вязанку дров. У костра собирались сначала активисты из университет та — человек пять или шесть, а иногда и десять. Если был дождливый день, мы находили канистру с бензином, поливали дрова и зажигали. Мы, активисты, собирались вокруг костра и выкрикивали призывы: «Народ, объединяйся! Народ, объединяйся!»
Как только костер начинал разгораться, люди бежали к нему… Мы видели, как люди выбегали на улицу, перепрыгивая через деревянные загородки, колючую проволоку, которой огорожены некоторые дома. Мы видели, как они выходили из своих домов, шли по улице, направляясь к костру. Со всех концов квартала люди стекались по улицам, переулкам и собирались в толпу, которая останавливалась в нескольких шагах от костра, где уже их ждали активисты.
Подошедших мы окликали, просили подойти поближе. Первыми подходили ребятишки и начинали вместе с нами скандировать лозунги. Их голоса сливались с нашими, образуя настоящий хор, звучавший все сильнее и сильнее. Сначала мы недооценивали этого и не придавали особого значения действиям ребят, хотя, по правде говоря, мы уже не чувствовали себя одинокими, ощущая их присутствие…
Затем к костру приближался какой-нибудь рабочий, член профсоюза. Профсоюзы в Леоне были тогда слабые, немногочисленные и состояли главным образом из ремесленников. Иногда подходила какая-нибудь арендаторша с рынка, а этот сектор был весьма решительным и боевитым… Подходил студент, присоединялся к нам, и хор голосов становился еще мощнее. По мере того как все больше людей подходило к костру, те, кто поначалу стоял в отдалении, не решаясь подойти, тоже вскоре присоединялись к нам. Люди видели огонь, различали наши лица. Мы заводили разговор и пристально вглядывались в них, как бы стремясь передать им то, что думали и чувствовали сами. Поскольку у нас еще не было разработано организационных форм установления контактов с людьми и мы не знали, как лучше изучить характеры и настроение людей, чтобы убедить их в правоте нашего дела, мы в эти считанные минуты, устанавливая контакты с людьми с помощью бесед у костров, пытались говорить с ними как можно убедительнее. Людей собиралось все больше и больше… Кончались дрова, мы снова посылали за дровами, а люди все не уходили и слушали, слушали, слушали…
Много раз мы вот так разжигали костры, и люди выходили из домов и помогали нам. А вскоре люди сами стали заготавливать дрова для костров, приносить их из домов, а иногда приносили даже бензин. Этот обычай вскоре распространился и на другие кварталы, и постепенно огонь сделался настоящим «агитатором», потому что собирал вокруг себя всех сторонников Сандино. Костры превратились в символ «подрывной деятельности», символ политической агитации, символ революционных идей, которые студенты несли жителям кварталов. Костры стали заклятыми врагами национальных гвардейцев, которые ненавидели костры, потому что вокруг них собирались люди.
Костры разгорались, становились открытым вызовом правящим кругам. Они превращались в мощный призыв, и этот призыв становился громче по мере того, как увеличивалось число костров и народные массы объединялись вокруг наших руководителей. В городе уже горело десять, пятнадцать, двадцать, тридцать, пятьдесят, сто костров. Самым примечательным было то, что теперь эти костры разжигали не студенты, а простые жители. Днем они подвергались нещадной эксплуатации, а по вечерам поднимали мятеж. Днем они работали, а вечером протестовали и выкрикивали лозунги.