Промокнула я пот полотенцем и побежала на развилку.
«На ночь глядя пришла, дон Себас».
Но шнура у него не оказалось.
«Погоди, Лупе. Возьми вот этот фонарь, а завтра мне его пришлешь. Не дай бог в темноте оступиться да ногу поломать».
Я еще спросила, сколько же у него фонарей и как сам он без света останется.
«Ничего, мы уже ложиться спать собираемся», — ответил он.
Я поблагодарила и хотела скорее домой бежать, да как не поболтать с женой дона Себастьяна? За разговорами и не заметили, что совсем стемнело.
«Как хочешь, можешь фонарь и не брать. Только потом не говори, что я жадный».
Я еще, помню, подумала: «Фонарь-то все равно потухнет».
«До свидания, Конча!» — успела я крикнуть и помчалась во всю прыть.
«С богом!» — донесся ее голос, когда я уже почти добежала до дороги.
«Вот сейчас пригляжусь к темноте, — думаю я, — и горя мне мало».
А Конча кричит мне вслед:
«Смотри с дьяволом не повстречайся!»
«Что днем, что ночью на него нарваться можно», — успела я ответить.
Тут на меня такой страх нашел, что поджилки затряслись. «Пойду-ка я по траве, — думаю, — мягко, как по ковру. Да и ямок там нет, где трава сакате конэхо растет».
И вот тут-то вижу: прямо мне навстречу — огромный зверь. И говорит он человеческим голосом: «Не ходи по сакате конэхо!» Узнала я этот голос. Тот самый, которым совесть говорит. Но по запаху апельсиновых цветков поняла, что это голос Кадэхо. Он любит под апельсиновыми деревьями валяться, потому от него и запах такой.
«И чего этой собаке надо?» — подумала я, чтобы подбодриться немного. Хорошо ведь понимала, что это вовсе не собака. Но страх прошел. «Значит, — подумала я, — это добрый Кадэхо. На людей он страх не нагоняет, ему доверять можно». Говорят, если со злым Кадэхо повстречаешься, от одного вида его можно в штаны напустить.
И опять услышала голос: «Сверни в сторону!» Конечно, я тут же свернула. Он сразу же исчез. И только я несколько шагов по голой земле ступила, чувствую — под ногой что-то холодное. К счастью, успела отскочить вовремя, и ядовитая чинчинторе — а это была она — укусить не успела. Слышу, шипит где-то поблизости.
«Сгинь, окаянная!» — прошептала я да как припустилась бежать. А позади она все шипела. Видно, гналась за мной. «У, проклятущая», — подумала я.
Так что голос совести спас меня от змеи шипучей. Он и дорогу мне указал. Он все знает. И появляется неизвестно откуда.
ШЕСТЬ ЧАСОВ
Из Чалате мы. Наше селение неподалеку от Чалатенанго[6]. Песни у нас петь любят. И смеяться даже просто так — тоже. Почти все мы бедные, но за беду это не считаем, хотя и не согласны, что заслужили такое. Мы про это и не думаем никогда, потому что давным-давно, испокон веков, люди жили здесь точно так же. Ничего не менялось. Все мы друг друга знаем и друг другу ровня: и те, у кого повозка есть, и те, у кого, кроме мачете, нет ничего.
Возьмет иногда Хосе свою гитару да запоет такие наши песенки деревенские, что прямо за сердце берет. Или корридо[7] затянет: «И что стало со мной от любви твоей». Эту он любит больше других. А может, ее одну и знает.
Мы все любим наши деревенские песенки — слова у них красивые, понятные. А что и другие песни бывают, я потом только узнала. Это когда в нашу церковь городские парни со священником приехали. Они пели песни протеста — так эти песни называются.
Да, в последнее время все переменилось.
Раньше священники, которые приезжали мессу отслужить в часовне на развилке, только и делали, что все обещали. Говорили, чтобы мы не сокрушались, что на небо обязательно все попадем, что на земле надо жить тихо и скромно, что в царствии небесном обретем счастье. А на дела земные, житейские, дескать, нечего обращать внимание.
А когда мы говорили падре, что наши дети от глистов умирают, он призывал к смирению или упрекал нас, что не прочищаем каждый год ребячьи желудки. А сколько ни давай детям слабительного, они все равно умирают. Глисты кишмя кишат в них.
Когда мы приносили этих скелетиков с горящими глазами к падре, он нам говорил:
«Смирись, раба божья, молись да церковь святую оделять не забывай».
У меня один сын тоже вот так умер. Глисты его совсем съели, и поносом он изошел. Нам еще повезло — только одного и схоронили.
«Ну, что у твоего дитяти?»
«О падресито, понос у него, одной водой ходит…»
«Может, прокисшим молоком напоила?»
«Что вы, падре! Молока он совсем не пил».
«Тогда что же с ним?»
«Глисты, падре».
6
Главный город одноименного департамента на севере Сальвадора, ныне района активных действий партизан Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти.