«Хорошо, падре. Я вам поросятинку принесу. Только поджарить останется».
«Вот это другое дело. Но сама без мяса не окажись».
«Нет, падре, нет. Мне останутся ножки, голова, потроха да и кровь еще на колбаски».
«Твое дело, дочь моя. Я не могу заставлять вас приносить мне что-то».
«Да что вы, падре, для нас это радость».
«Передай Хосе, чтобы поросят хорошенько кормил. До рождества три недели осталось, пусть жирок нагуливают…»
Раньше священники страшнее ядовитой змеи нам представлялись. Упаси господи рассердить, обозлить кого из них. Такую мягкую тебе дорожку в ад постелют. Конечно, когда им это выгодно, они и добряками бывали.
«Послушай, Лупе, скажи Хосе: если он не придет к мессе, то потом пусть лучше отпущения грехов не просит».
«На работе он».
«Работает в воскресный день?»
«Ну да, падре. Уборка началась. Нельзя время упускать, пока работа есть».
«Значит, дома его нет?»
«Нет, падре. Ушел в Санта-Теклу. Раз в две недели появляется дома».
«И вы одни остались?»
«Он нас в январе заберет, когда сыновья смогут помочь ему кофе собирать. И я тоже пойду. Нечасто такое бывает, когда еще несколько сентаво подзаработать можно».
«Хорошо, Лупе. Возьми вот карамельки своим детям. Да пусть не едят все сразу. Давай им по одной, может, и до рождества хватит».
«Спасибо большое, падре».
«Да не забудь Чепе[9] привести. Скажи ему, чтобы ходил к мессе, раз он не масон».
После какого-то конгресса (что это такое и где он был, я не знаю) молодые священники, которые теперь стали чаще появляться в Чалате, сказали нам, что церковная служба нынче уже совсем другая. И верно, священники теперь приезжали в обычных брюках, и мы поняли, что они из такого же теста, что и мы. Только одеваются получше. И голос у них нормальный. Курочек не просят, а даже наоборот — сами дарят нам какие-нибудь городские вещицы на память. «Возьми своему малышу», — говорили они, когда бывали у нас.
Они приезжали в наше селение, ходили в ранчо посмотреть, как мы живем. А ведь прежде священники по домам никогда не ходили. Все в часовне делалось. Подъезжали к ней на джипе, служили мессу, опять садились в машину и скрывались в пыли дорожной.
А новые священники ведут себя как друзья. Хотя они тоже на джипе до развилки доезжают. Они по домам ходят, расспрашивают, как живем, сколько в семье ребят, сколько зарабатываем и хотим ли жить лучше. Сначала не понимали мы таких разговоров. И слов многих не понимали. Но это до тех пор было, пока не создали первые кооперативы.
Стали мы зарабатывать побольше. Они нас учили, как хозяйство лучше вести, как яйца, кур и поросят продавать подороже. Конечно, мы и раньше кое-что умели. И дело не в том, что мы какие-нибудь простофили, а в том, что у нас никогда ничего лишнего не было. Какие там доходы? Заработанные деньжата тут же и уплывали. Правда, к концу года удавалось скопить немножко, чтобы купить игрушки для ребят. А что еще я им могла купить? «Пускай, Лупе, они рты от зависти не разевают, — говорила я себе, — когда видят у других хорошие игрушки».
Вот в это-то время и случилось такое, чего раньше никогда не бывало. В Чалате стали наведываться гвардейцы. А если национальная гвардия появилась — беда, каждый пулю схлопотать может. Стало быть, остерегаться надо. С гвардейцами шутки плохи, они люди строгие. Нельзя, например, ходить с мачете в руке — наверняка прикладом огреют или большой штраф платить заставят. А где бедняку взять денег на штраф?
Гвардейцы говорили, что незачем все время с мачете шляться. Ну а у мужчин наших привычка такая — без мачете ни шагу. Разве убедишь их, что если не на работу идут, так мачете брать не надо. А им как-то не по себе становится, если на руке мачете не висит. Начались всякие неприятности. Особенно по воскресеньям, когда мужчины гуаро[10] хлебнут. Гвардейцы люди строгие. Не церемонятся. Если какой шустрый за мачете схватится — живо прикладом усмирят.
И тот, кто им сопротивляется, понимает, на что идет. Национальная гвардия всегда порядок наведет. А кто не подчиняется, тех саблей или пулей успокаивают. Теперь если находили убитого, то было ясно: это дело рук гвардейцев. В нашей округе раньше никогда людей не убивали. Люди в этих местах мирные, не задиристые и даже не пьяницы. Пропустят по глотку, и довольно. Головы не теряют. Хосе тоже изредка прикладывался, но понимал, что нельзя на это тратить монету, когда дома у тебя столько ртов голодных сидит, а еще он не пил много и потому, что в руководство кооператива вошел, сам решил. Так что о такими делами у меня забот не было.