Хосе говорит мне однажды:
«Если бы у ребят доктор был и лечил бы их, наверняка они бы не умирали».
«Нас никто не лечил, никогда», — отвечаю я, а сама думаю: «Ну а если бы здесь был доктор, откуда деньги взять, чтобы заплатить ему? Говорят, что они много берут». Это я про себя так думаю, а не спрашиваю его. А когда я ответа не нахожу, опять же к Хосе обращаюсь.
«Дело в том, что медицинская помощь должна быть бесплатной», — говорит Хосе.
«Ого, да ведь это невозможно! Люди работают, чтобы денег на жизнь заработать».
«Дело в том, что бесплатная медицина — это совсем другое, ну вроде как в больницах», — объясняет он.
Я не хочу показать, что ему так легко удалось меня убедить, и потому возражаю:
«Да, но за больницы взносы всю жизнь платить надо. Потому многие и не ложатся в больницу, а предпочитают умирать у себя дома, а не в городе. Тратиться надо не только на автобус, но и на взносы. А откуда взять деньги, если их нет? А еще говорят, что трупы из больниц в морг увозят, что там их режут и сами доктора на них учатся». Спорю я с Хосе, а он мне спокойно так все объясняет. Теперь я, как раньше, на судьбу столько не жалуюсь. Потому что становлюсь, как говорит Хосе, сознательной. Не полено же я, чтобы не понять. Надо уметь за себя постоять, когда на нас наговаривают. Чтобы жить с открытыми глазами, нам многое понять надо. Мы должны сами себя освободить.
В последнее время я кое в чем разобралась — бедняку всегда интересно, чем община живет. Я так говорю, потому что знаю: как бы тяжело ни работал человек, ему всегда интересно, как другие живут.
«Надо помочь людям, чтобы они сами разобрались в своих проблемах», — говорит Хосе.
Люблю я Чепе за это. И люди его тоже за это любят. Они знают, что он не себе, а всем добро делает. А когда надо сказать, он не смолчит. Я иногда думаю: «Дай бог, чтобы с Чепе ничего не случилось. Разве мало, что мы Хустино потеряли? Разве мало мучений у Марии Пии? Муж пропал без вести, одна осталась».
А Хосе, бывало, будто читает мои думы, говорит:
«Не переживай. Если мы, которые понимаем, ничего не будем делать, то жизнь нас задавит».
И, чтобы не добавлять ему еще моих забот, я отвечаю:
«Да я и не переживаю».
Вот я и говорю: человек не каменный. Смерть Хустино меня надломила, чего уж там скрывать. Словно небо надо мной почернело. Только и надежды, что Элио, муж Марии Пии, вернется, если еще в живых ходит. Да и внучка Адольфина радует.
Она иногда из Илобаско приезжает. Умная девочка. Училась немного, едва пять классов окончила, а прямо диву даешься, откуда она так много знает. Огонь девчонка! Приезжает и все мне по дому делать помогает. И воду из колодца натаскает. И маис вместе с моими малышами налущит. Как будто играют, а смотришь, корзина полна. Очень Адольфина к нам привязана. Не забывает бабушку с дедушкой. После смерти Хустино ее к нам прислали. Сидит, маис лущит и все рассказывает, рассказывает. А слова такие же, как у Чепе.
— Не переживай, бабушка. В один прекрасный день мы свое возьмем, и мы, бедняки, так страдать больше не будем.
И откуда она это берет в свои пятнадцать лет, прямо не знаю. Единственное, что мне не нравится, так это то, что очень, быстро она оформилась, уже совсем взрослая. Какой-нибудь нехороший мужчина позариться может. У нас-то здесь не опасно — все друг друга знаем. Но ведь едет она издалека, от самого Илобаско. В таком возрасте, а особенно если девчонка смазливая — как мне не бояться за нее? А когда я ей говорю про это мое беспокойство, она только смеется. Такая уж нынче молодежь. Ее понимать надо.
— Слушай, бабушка, я приехала не только чтобы помочь тебе воду таскать и маис лущить, но и, поверь, чтобы тебе повеселее было. Ты ведь теперь никуда не ходишь. И мама тоже приехать не может. Так что пусть хоть внучка с вами побудет.
Вот такая она у нас, Адольфина.