А потом, когда первая девочка моя чуть окрепла, стала я ее за спиной на работу таскать. Вместе с Хосе мы на кофейные плантации в Санта-Теклу ходили. Потом второй ребенок появился. Такая вот жизнь.
Несколько раз мне все же довелось улыбнуться Хосе до замужества. Так что нельзя сказать, что я его не привораживала. Помню, я вплетала в волосы цветы, а когда он приходил, быстренько снимала их и рвала. Он мне очень нравился с самого начала, хотя и был старше меня. Я и вообразить, конечно, не могла тогда, что все кончится тем, что мы поженимся. Разве о таком можно было подумать? Когда он приходил к нам, я искоса на него поглядывала, или чего-то рисовала рукой в воздухе, или прохаживалась перед ним, пока мама не скажет: «Дочка, тебя что, муравьи кусают, чего ты дергаешься?»
А Чепе все глядел и глядел на меня. И я на него тоже.
Конечно, это потом на человека усталость наваливается. Не до смеха ему, не до улыбок. Дети появляются. А как подойдет сезон кофе собирать, так подымайся всей семьей, с малышами. На всех одна циновка и один шалаш. Переодеться не во что, ходишь все в одном и том же. В чем смеешься, в том и плачешь. Недаром сочинили песню «На тебе все то же платье».
Ну а что можно сделать, коли живешь бедно? И ни в чем-то разобраться не можешь. Только и остается, что на судьбу жаловаться. Оно так и бывает, пока у человека нет ясности. А сколько пакостей власти могут тебе сделать! После того как я однажды спросила у Хосе, что значит быть сознательным или что-то в этом роде, он и объяснил мне. И стало понятно, откуда всякие пакости идут и почему власти так нагло ведут себя.
Надо знать, почему это все так. Наверное, больше всего меня смех разбирает потому, что я понимаю: им-то хочется, чтобы я тряслась перед ними, места себе не находила. Конечно, за девочку я боюсь. Жизнь бы за нее отдала. Но трястись перед ними — ни за что!
Хосе не раз мне советовал: с властями, пока можно, надо быть уважительной. Не надо открыто вражду выказывать, дразнить не надо и убегать от них тоже не надо — они стрелять начинают. Если ты видишь, что цепляются к тебе, значит, чего-то хотят. Значит, смотрят, как ты отвечать будешь, и думают, как бы тебе голову свернуть. Не надо самой поддаваться на их уловки. Своего можно добиться и без того, чтобы трястись перед ними. Так меня учил Хосе.
ВЛАСТИ
Видишь ли, раньше мы не знали ни вилок, ни ложек, которые блестят, будто серебряные или золотые. Миски у нас были из высушенной тыквы, ложки из хикаро[19]. Металлические, «будто серебряные», рот обжигают, а из хикаро — нет. Ешь горячую похлебку, и хоть бы что. На скатерти есть тоже не приходилось, ну, это вроде тех, в которые маисовые лепешки-тортильи заворачивают, только побольше и с цветочками по краям, из материи наподобие шелковой, тонкой такой, мягкой, как бархат или голубиное перышко. А тут еще и стулья появились. Прямо рай настал. Чего нам еще не хватает?
Хоть, правда, этот умник, чертов гринго[20] — инструктор, нас за людей не считает, но все равно — боже упаси, чтобы эту жизнь я на другую променял.
Мясо каждый день едим. Вначале без привычки мне даже тяжело было, живот болел. Тортильи больше не едим, и к этому не так легко было привыкнуть. Дают хлеб, намазанный чем-то, что маргарином или чесночным маслом называют. Да чего там говорить! Все равно не поймете.
Другой инструктор — китаец, по-испански очень плохо говорит, что-то все тараторит, но как преподаватель — да, он дело знает.
Скажу про пюре, например. Такого я не знал раньше. А теперь могу объяснить: что-то вроде маисовой каши, но только из картошки. Вы не поверите, просто протертая картошка на воде. Поначалу тошнит от него, есть не хочется, невкусно, да еще поверх несколько стебельков петрушки положено. А потом привыкаешь. Жратва богов.
Можно было бы принести вам немного на пробу, но у нас на выходе каждого обыскивают. Только мне не хватало, чтобы у меня пюре нашли! Я даже не представляю, почему оно так называется. Как на духу говорю, на дерьмо оно, это пюре, похоже. И воняет. Вот и поймите, как его через силу есть приходится. В конце концов привыкнуть можно. Говорят, что это во Франции выдумали. Не знаю. В тех странах народ горазд на выдумки.
По утрам нам дают стакан апельсинового сока и стакан молока, которое югуром называют. Сок — штука хорошая, но зато этот югур — блевотина, простите за слово. И приходится его как касторку глотать. Вначале я ради предосторожности нос затыкал. А теперь стоит мне только подумать, что это хорошо, и ничего, идет. Югур надо пить как наше гуаро — не смакуя, а то все назад пойдет. И уже тогда верняком накажут. Так оно и случилось однажды. И зачем тому бедняге это было нужно? Начальник сказал нам тогда: «Ну и мерзавцы вы все. Больше ни видеть, ни слышать не хочу про ваши штучки. Имейте в виду».
19
Тропическое дерево, из твердой скорлупы плодов которого крестьяне делают чашки, миски, ложки.