Один рассказал вот что:
— Видишь ли, дело какое. Работал я тут неподалеку. Вижу висит на колу что-то. Но мне вроде бы и ни к чему как-то, пока не заметил, что люди останавливаются в разговаривают. Я-то давно уже видел, что висит что-то. Но что? Разобрать трудно, темновато еще было. Я ведь на работу до свету прихожу…
Потом какие-то люди, одетые в штатское, понесли его домой. Первой их увидела жена Хустино. Она в патио была одна, без ребят. Ребят не было, они ушли, вернее, их увели — малы еще. Наверняка власти пронюхали, что несколько недель назад Хустино собирал в округе народ на демонстрацию к банку. И жена Хустино подумала, что власти ведут расследование, а потому на всякий случай спряталась — так и Хустино ей раньше советовал — за стволами пальм, которые принесли несколько дней назад, чтобы уборную сделать. Дом-то их у дороги стоит. А по дороге постоянно с раннего утра народ ходит. И все видно, что в патио делается, а есть такие, что любят еще и подглядывать.
— Семь пуль в него всадили.
— Толкуют, одной такой пулей пальму свалить можно.
— Какое зверство-то!
— Говорят, когда тетушка Лупе пришла на место, где был ее сын, она только глаза закрыла…
— Ни одной слезинки не проронила…
— Могут подумать, что сердце у нее каменное. Но только те, кто этих людей не знает…
— На остаток жизни силы бережет…
— Мертвые уже отмучились, а мы, живые, все еще ползаем в этой юдоли горя и слез.
— Все знают, как Лупе и Хосе всю свою жизнь трудились, да так ничего и не сумели добиться, никакой радости не видели. Только работа и работа.
— Трудно на поденщину жить.
— Даже на девятый день за него не молилась…
— Нечего нам в чужое горе лезть.
— И священник не захотел вступиться…
— Хосе пошел на работу, как будто ничего не случилось, а Лупе дома закрылась, не показывалась несколько дней.
— Я иногда к ней заглядывала, хотела помочь, с ребятами посидеть. Про свое горе она ни слова. Зачем раны бередишь?
— В таком разе лучше помолчать…
— Чем горю поможешь?..
— Живым помогать надо…
— Не приведи господи такое пережить!
Каждому хотелось выразить Лупе свое сочувствие. Сегодня тебе, завтра мне. Горе тетушки Лупе стало нашим горем.
После этого властей какое-то время в селении совсем не было видно. Понимали, что натворили. Дальше развилки носа не совали. Приедут туда, зайдут к Дону Себастьяну, прохладительного выпьют, спросят про новости, но не потому, что на самом деле их что-то интересует, а так, чтобы не молчать. Дон Себастьян отвечал им, что все тихо. «Скорее уйдут, сволочиться не будут».
Люди стали бояться ходить на развилку. Никому не хочется с властями связываться. Особенно тем, кто дела делал. Они на глаза властям не лезли. От властей пощады не жди.
А народ говорил:
— Молодец Лупе…
— Как можно такое выдержать?..
— Не думай, такое даром не проходит. Полжизни потеряешь, поседеешь раньше времени.
Так судили соседи.
И Хосе под стать Лупе. Настоящий индеец своего сына про себя оплакивать должен. Перед нами он крепкий, как сейба. Никто не знал, что у него на душе, как он страдает. Обо всех он заботился, почти не отдыхал, дела общины решал. Мы подмечали, сколько он сердца в них вкладывает. Туда, сюда — все время в делах и заботах. Душа кооператива. Выдержки у него, как у сеньора, на все хватает. Есть у него слабости, но не такие, как у других. Например, он не разрешает называть себя доном Чепе. Когда мы собираемся в кооперативе, он как бы в шутку говорит нам:
— Называйте меня просто Чепе, никаких даров[22] мне не надо.
А мы ему в ответ:
— Ну, дон Чепе, выходит, что и молодым свое уважение к тебе нельзя выказывать?
И он:
— Для меня все друзья. Если в кооператив вступил, значит, компаньеро, и неважно, молодой ты или пожилой.
Вот так мы и привыкли называть его: Хосе или ласково — Чепе.
Мы не оставляли Чепе в горе, вместе с ним переживали утрату, но говорить о ней можно было только с Лупе. Он сам сказал нам:
— Мне никаких утешений не надо. И поминок на девятый день тоже. У священника попрошу прощения.
И даже священник понял, что только так Чепе может заглушить свою боль по Хустино. Мы все уважаем Чепе.
— Жизнь продолжается, — говорит он.
ПОЛОВИНА ОДИННАДЦАТОГО
Собачонка мне все одно что родная. Она меня охраняет, когда я остаюсь с ребятами. Она со мной, когда ночь черным пологом нависает и тебя охватывает страх, что больше уже никогда не рассветет. Посапывает она себе под повозкой, и нам вроде веселее становится. Иногда вынюхивает что-то, а то вдруг, задрав морду к небу, лаять принимается.
22
Игра слов: дон — по-испански почтительная форма обращения, принятая среди крестьян, и вместе с тем — дар, подарок.