Я услышала, как открылась и закрылась входная дверь, и мимо ванной в спальню прошмыгнула бабуля.
– Нет, это вождение – полный кайф, – поделилась бабушка. – Не знаю, о чем я думала все эти годы, живя без прав. Я утром поучилась, а потом приехала Мелвина и отвезла меня к магазину, где мы катались и катались кругами. У меня здорово получалось, честно. Кроме одного раза, когда я слишком резко затормозила и Мелвина потянула спину.
Зазвенел дверной звонок, я открыла дверь и увидела на пороге пыхтящего Майрона Ландовски. Он всегда напоминал мне черепаху – лысая, в рыжих пятнах голова вытянута вперед, плечи обвисли, брюки доходят почти до подмышек.
– Говорю вам, если они не наладят лифт, я съеду, – сказал он. – Я живу здесь двадцать четыре года, но уеду, если придется. Эта старуха Бестлер въезжает туда на своей каталке, а когда выезжает, нажимает на кнопку «задержать». Миллион раз видел, как она это делает. Пятнадцать минут выбирается из лифта, а потом забывает отпустить кнопку. И что тогда делать тем, кто живет на третьем этаже? Мне пришлось спуститься по лестнице.
– Хотите стакан воды?
– А выпить ничего нет?
– Нет.
– Тогда не стоит беспокоиться. – Он огляделся. – Я пришел к вашей бабушке. Мы собираемся с ней на ужин.
– Она одевается. Выйдет через минуту.
Послышался стук в дверь, и появился Морелли. Сначала посмотрел на меня. Потом на Майрона.
– У нас сегодня двойное свидание, – объяснила я. – Это приятель бабушки, Майрон Ландовски.
– Извините меня, пожалуйста, – сказал Морелли, вытаскивая меня в холл.
– Мне все равно необходимо сесть, – заявил Ландовски. – И так пришлось спускаться по лестнице.
Морелли прикрыл дверь, прижал меня к стене и поцеловал. Когда он закончил, я опустила глаза и оглядела себя, чтобы убедиться, что я все еще одета.
– Bay! – произнесла я.
Он коснулся губами моего уха.
– Если ты не выпроводишь этих стариков из квартиры, со мной случится самовозгорание.
Я вполне его понимала. Я самовозгорелась утром в душе, но большого облегчения не испытала.
Бабуля открыла дверь и высунула голову.
– А я уж подумала, что вы нас бросили.
Пришлось взять «Бьюик», потому что в машину Морелли мы бы не поместились. Морелли сел за руль, Боб рядом, а я у окна. Бабушка и Майрон сидели сзади, что-то взахлеб обсуждая.
– Есть новости по убийству Рамоса? – спросила я Морелли.
– Ничего нового. Барнес по-прежнему уверен, что это дело рук Рейнджера.
– Никаких других подозреваемых?
– Подозреваемых хватит, чтобы заполнить стадион. Вот только улик против них нет.
– А как насчет семьи?
Морелли резко повернулся ко мне.
– А что семья?
– Их не подозревают?
– Наряду со всеми остальными из трех графств.
Когда мы подъехали, мама стояла в дверях. Странно было видеть ее там одну. Последние пару лет рядом всегда стояла бабушка. Мать и дочь, поменявшиеся ролями – бабушка охотно отказалась от родительских обязанностей, которые мрачно взвалила на свои плечи моя мать, пытаясь найти место для старухи, неожиданно превратившейся в странный гибрид терпеливой матери и бунтующей дочери. Отец сидел в гостиной, не желая во всем этом участвовать.
– Надо же, – заметила бабушка, – по эту сторону двери все выглядит иначе.
Боб пулей выскочил из машины, почувствовав запах жареного мяса, доносящийся с кухни.
Майрон передвигался медленнее.
– Ничего себе у вас машина, – заметил он. – Настоящая красотка. Теперь таких машин не делают. Теперь все – просто мусор. Пластмассовое дерьмо. К тому же сделанное бандой иностранцев.
В переднюю вышел отец. На такие темы он был не прочь поговорить. Мой отец был представителем второго поколения американцев, поэтому любил ругать иностранцев, включая собственных родственников. Он слегка отступил назад, разглядев, что говорит человек-черепаха.
– Вот это Майрон, – представила его бабушка. – Он сегодня меня сопровождает.
– Неплохой у вас домишко, – сказал Майрон. – Он ведь отделан алюминием, верно? Самый надежный вариант.
Боб промчался по дому как сумасшедший, одурев от запахов еды. Затормозил он в передней и с энтузиазмом обнюхал отца сзади.
– Уберите отсюда эту псину, – сказал отец. – Откуда вообще он взялся?
– Это Боб, – пояснила бабушка. – Он так здоровается. Я видела передачу по телевизору, так там говорили, что для собак понюхать зад то же самое, что для нас пожать руки. Я теперь все про собак знаю. Нам еще повезло, что они отрезали Бобу его бубенчики, пока он не постарел, а то бы он обрел привычку трахать вашу ногу. Они говорили, что отучить собаку от этого очень трудно.