Строй не дрогнул. Как хорошо, что они не могли видеть его лица, на котором застыла смесь гордости и отчаяния. Они остались его детьми. Преданными и сильными. А он... он так и не смог сказать им страшную правду: после этого, последнего, задания в живых останутся единицы. Если вообще кто-нибудь останется.
— Я так и думал, — произнес капитан глуховато. И тут же голос его начал набирать силу, становиться, как и раньше, зычным, бодрым, подчиняющим: — Хорошо. В таком случае личному составу разобрать оружие. — Капитан вскинул руку и посмотрел на хронометр. — Сверим часы. Без семи минут шесть. Начинаем точно по плану. И удачи нам, парни.
07:30. Москва. Ленинградский проспект
Роман Валентинович Ледянский не любил завтракать. Но в семье так повелось, что собирались все по утрам в кухне, желали друг другу доброго утра, кушали яичницу и поджаренные хлебцы с маслом, пили — на западный манер — обязательный апельсиновый сок, кофе со сливками и разговаривали. Когда было о чем. Сегодня темы не находилось. Да и где ж ей найтись, когда у дочери свои интересы, у жены — свои, а у него — свои.
Вяло ковыряя вилкой яичницу, Роман Валентинович сидел, тупо глядя в тарелку, и удивлялся про себя, почему он, без малого пятидесятилетний мужик, должен делать то, чего ему делать совсем не хочется? Когда в этом есть необходимость, по службе, например, пожалуйста, он готов поступиться своими привычками. Но когда такой необходимости нет и в помине?..
Наташка чувствовала сгущающуюся за столом тяжелую атмосферу и пыталась разрядить ее анекдотом, абсолютно не понятым Ледянским-старшим. Анекдот вплотную касался нравов нынешней молодежи, а это было одной из немногих тем, в которых Роман Валентинович не смыслил совершенно. Когда тебе двадцать один, на мир смотришь несколько иначе, чем в сорок восемь. Что-то меняется, что-то забывается, и вот уже возникает фатальное непонимание.
Наташка рассказывала анекдоты и сама же над ними смеялась, торопливо допивая кофе. Она была куда умнее, чем считали ее родители, и давно подмечала такие вот тяжелые паузы, все чаще возникавшие за семейной трапезой. Анекдоты, подслушанные на работе и записанные в блокнотик, перечитывала по дороге домой, чтобы не забыть к утру. Тяжеловесные байки не могли разрядить грозовую тучу. Это девушка тоже поняла. Зато они служили превосходным громоотводом. Наташа рассказывала их одну за другой, не давая родителям раскрыть рта и тем самым избегая скандала. Хотят ссориться? Ради бога, накопилось, бывает. Но не при ней.
Допив кофе, вскочила, чмокнула родителей в щеку — «мама, папа, ведите себя хорошо» — и упорхнула мгновенно этаким мотыльком. Р-раз — и нету.
Роман Валентинович, мучаясь, как галерный гребец, заглотил кусок яичницы, уже не сдерживаясь, отодвинул тарелку и поднялся. Кружку он держал в руке и прихлебывал из нее мощными глотками, стремясь заглушить омерзительный привкус глазуньи во рту.
— Я тоже, пожалуй, побегу.
— Доешь хоть, — взмолилась Алина Яковлевна Ледянская. — Совсем ведь голодный. Так ничего и не съел.
— Опаздываю уже, — промычал Роман Валентинович и пошел в коридор, допивая по дороге кофе. У самой двери он остановился, повернулся к жене и выпалил: — И впредь попрошу не готовить глазунью. Я терпеть не могу яичницу! И вообще, я не ем по утрам! Запомни это, пожалуйста, раз и навсегда; я не ем по утрам!
Произнося сей прочувствованный, эмоциональный монолог, Роман Валентинович помогал себе широкими взмахами руки. Кофе выплескивался через край и звонко шлепался на паркет небольшими светло-коричневыми лужицами.
Так началось утро в семье Ледянских.
07:54. Москва. Алтуфьевское шоссе
Зиновий Ефимович Беклемешев открыл глаза, но, вопреки привычке, не поднялся сразу, а еще несколько минут лежал, прислушиваясь к ощущениям. Как там, внутри его, чувствует себя новоиспеченный майор, он же заместитель начальника подотдела физических воздействий управления «Т»? Нормально чувствует. Хорошо даже. Проснулся и был готов хоть сейчас в бой.
Беклемешев откинул одеяло, сел. Сегодня он придет на работу на час позже. Начальство ведь не опаздывает, начальство задерживается. Вчера его опоздание было благодушно одобрено сверху. «Банкет-с? Понимаем. Все когда-то были молодыми».