Комбат встал со своего места и несколько раз неспешно прошелся перед нами, погруженный, мне так показалось, в свои какие-то мысли. Затем улыбнулся, хлопнул в ладоши и громко сказал:
- Ну-с, приступим!
- Ты чего радостный такой, Александр Иванович? - спросил его Лукин, оторвавшись от своей работы.
- Посыльный из полка прибыл, пакет вот, передал. Посмотри, вот, поинтересуйся, думаю, и ты обрадуешься, - бодро провозгласил комбат и передал начальнику штаба пакет.
Открыв конверт и достав донесение, Лукин пробежал глазами содержание и тоже улыбнулся:
- Ну вот, давно бы так! А то - "давай-давай!", а чем давать-то? - и сунул пакет в свою командирскую сумку.
- Товарищ майор! Неужели Гитлер скоропостижно скончался? - решил пошутить Витька.
- Нет, к сожалению, жив пока, собака! - по-прежнему, находясь в отличном расположении духа, ответил комбат, - хотя, со временем, и до него дело дойдет! Я просто уверен в этом. Вот здесь, немного разберемся с этим сбродом, а там, думаю и до Гитлера дело дойдет! Этот пакет, в принципе, и вас касается, между прочим, - он кивнул в сторону начштаба, прятавшего документы в свои "закрома", - но об этом, поговорим позже. Давайте, сначала, с вами разберемся. Разрешите представить - старший лейтенант Страхов Михаил Митрофанович, он из Особого отдела. Слышали, наверное, что это за отдел? Мы, сейчас, с вами побеседуем немного, затем, товарищ Страхов задаст вам несколько вопросов. Расскажете, как на духу, кто вы, откуда, как оказались здесь. В общем, все рассказывайте, без утайки. Ясно?
- Ясно, товарищ майор! - ответили мы хором, и я принялся излагать нашу версию событий.
Харин, во время рассказа, прохаживался по землянке как маятник, и, казалось, абсолютно не слушает, о чем я говорю. "Что-то он нервный какой-то к обеду стал, с утра получше выглядел. Хотя, у него забот, похоже, выше крыши, есть о чем задуматься и, поменяться с ним местами, я бы не хотел ни за какие коврижки. Но, в общем, настроение у него было приподнятое, он думал о чем-то, размышлял о чем-то важном. С другой стороны - он комбат, у него должность такая, думать всю дорогу. Как врага победить, не числом, а уменьем, по возможности личный состав сохранить и, самому, желательно, в живых остаться.
В отличие от Харина, "особист" сидел ровно, спокойно разглядывал нас и, внимательно слушал. Время от времени, он перебивал мой сбивчивый рассказ, задавал уточняющие вопросы, переспрашивал, особенно интересовался тем, как мы сумели перебраться на эту сторону Дона. Что да как там было, на той стороне. Голос спокойный, а глаза такие добрые, взгляд внимательный, как бы говорящий: " - давай, давай, ври дальше, только не завирайся! Все равно я тебя, голубчик, на чистую воду выведу!". Писарь его, Белов, строчил весьма быстро, дело свое знал туго, видимо и до войны с этим был связан. Профессионал, однако! Только иногда, не успевая, просил повторить, когда я, ускоряя речь, сбивчиво рассказывал о наших приключениях. Когда дошел до нашей переправы через Дон, и высадке на этот берег, я попробовал призвать в свидетели политрука, ведь он все это видел собственными глазами, (я так думал). Особист повернулся к Семенову и спросил:
- Все так и было, Василий Степанович?
- Ну, не совсем так, - оторвался от газеты старший политрук, - когда я встретился с ними в лесу, их Сидорчук вел в расположение, абсолютно голых, ну и еще там бойцы были.
- Пусть объяснительные напишут, - сказал "особист", - чтобы, значит, документально подтверждалось, где, при каких обстоятельствах боец Сидорчук повстречался с этими товарищами. А то, понимаешь, вылезли из реки трое, голышом, ни документов при себе, понимаешь, ни чего. Вас, таких ухарей, тут каждый день знаете, сколько передо мной проходит?
- Сколько? - это Коля решил узнать у Страхова количество голозадых товарищей, с которыми тот имеет дело, в течение обычного рабочего дня.
- Много! - ничуть не смутившись, продолжал свою речь "особист" - и днем и ночью, понимаешь, пачками плывут с того берега всякие..., - он сделал паузу, подбирая верное слово, - всякие личности непонятные. И пойди, разберись, кто свой, а кто чужой. А кто не просто чужой, а засланный, с определенными целями! - тут он поднял вверх указательный палец и многозначительно посмотрел на нас, - побросали, понимаешь личное оружие, технику, снаряжение и так далее. Документов опять же, нет никаких, удостоверяющих личность. А если, допустим, ты, - и он показал пальцем прямо на Коляна, от чего брат нервно заерзал на лавке, - если ты, честный советский человек, тем более, боец Красной Армии, то и выходить из окружения, или из другого, какого, серьезного положения, ты должен с оружием, удостоверением личности, желательно, ну и, организованно, наконец. Бегай тут, по берегу, собирай таких вот, голозадых и выясняй, кто ты есть такой, на самом деле - честный советский человек, или дезертир. А может и того хуже, может ты диверсант немецкий! Это же ведь понимать надо! Со шпионами у нас разговор короткий - по закону военного времени, и никаких гвоздей! - тут "страшный лейтенант" с чувством рубанул ребром ладони по столу, Лукин еле успел подхватить чернильницу.
Он, аж взмок, бедолага, от напряжения, стараясь на нас жуть нагнать. Да и фамилия у него подходящая - в самый раз для такой работы. Только, мне кажется, он не такой суровый, каким хочет показаться нам. С другой стороны - он, в данной ситуации, является для нас Властью, именно с большой буквы В, и нам нужно его очень внимательно слушать и не перечить, ни в коем случае. Ведь от его решения, не в последней степени, зависит наша дальнейшая судьба. Как решит, так и будет. Спорить все равно бесполезно.
- Хватит на них жуть нагонять, Михаил! Я думаю, все здесь ясно, - прервал его "лекцию" Харин и, обернувшись к нам, сказал, - вы, ребята, пока свободны. Подождите наверху немного, нужны будете - позовем. Нам тут посовещаться нужно.
Мы поднялись и вышли из блиндажа. Часовой, все так же, ходил взад и вперед, не далеко от входа, и, время от времени заинтересованно посматривал в нашу сторону. Минут через пять, мимо нас, в штаб батальона прошел тот самый капитан, который спал на нарах, когда нас привел Зиновьев. Ждать пришлось недолго, минут двадцать. По истечении которых, из блиндажа выглянул Белов и позвал нас:
- Эй, голозадые! Заходите!
- Значится так, товарищи призывники! Тут такое дело. К нам прибыло пополнение со станции Себряково, почти рота, так что, отправляйтесь на хутор Глубокий, там найдете старшего лейтенанта Журбина. Он поведет команду, собранную из уже проверенных окруженцев, на хутор Выселки, там будет формироваться учебная рота. Журбин назначен командиром этой роты, и вы поступаете в его распоряжение. Пройдете обучение, примете присягу, затем, скорее всего, вернетесь в наш полк, а конкретно, в наш батальон. Вот вам записка сопроводительная, - начштаба протянул листок бумаги сержанту Зиновьеву, - доставишь, сдашь с рук на руки. Вернешься, доложишь. Ясно?
- Ясно, товарищ капитан! - бодро отозвался сержант.
Да. Вот и решилась наша судьба. Если до этого момента, в этом времени, мы были обычными советскими гражданами, то теперь, после присяги, мы станем просто бойцами РККА. И, в случае чего, ордена и медали, а так же трибунал и штрафная рота, не говоря уже о пулях, минах и прочих бомбах и снарядах, обеспечены нам на все сто процентов. Про стойкое перенесение всех трудностей и лишений армейской службы мы уже где-то слышали, так что этого нам объяснять не нужно. В конце концов, куда нам деваться в этом времени, тем более, когда война идет, а возраст у нас не детсадовский? Отцовская родня где-то под Воронежем, дед Алексей, бабушка Анна и наши дяди и тети, старшему из которых, моему крестному Ивану, пошел лишь тринадцатый год. Отцу нашему идет пятый месяц, он родился в марте 1942-го. Мать наша, правда, здесь недалеко, на станции Себряково, но ей два года исполнится в августе. Станцию немцы бомбят беспощадно, так как через нее, по железной дороге идут войска и техника на Сталинград, да и сюда тоже. Поэтому бабушка Александра, забрав маленькую Антонину (нашу мать), переехала за десять километров от станции, в соседнее село Сидоры, к своей матери Анастасии. Да и то, мама рассказывала потом, через много лет после войны, как при авианалетах, немцы бомбили и станцию, и Сидорам доставалось тоже, баба Настя сгребала в охапку маленькую Тоню и, они мчались без оглядки в ближайший лес, там прятались и ждали, когда немцы улетят. Сидоры бомбили, я думаю потому, что через них пролегала дорога на Камышин, откуда, вероятно шли войска к фронту, а от нас транспортировали большое количество раненых, вот эти-то колонны немцы и пытались бомбить в чистом поле. Муж бабы Шуры, Тимофей, где-то тут, недалеко должен находиться. Он служит в 20-й мотострелковой бригаде, 13-го танкового корпуса. Должность - шофер, но где он в данный момент времени - неизвестно и, как его можно разыскать тоже непонятно. А главное - зачем? Явиться и огорошить человека - здравствуй, дед! Мы внуки твои, из далекого будущего! А дальше что? Скорее всего, в дурдом упекут, и вся недолга. А нам это нужно? Нет уж, мы тут осмотримся, для начала и, если повезет нам остаться в живых, потом придумаем, что и как делать дальше. Вот у Витьки, родня вообще неизвестно где, можно сказать - круглый сирота он в этом мире бушующем. Так что, нужно держаться вместе, желательно, а там, поживем - увидим.