Потом, встрепенувшись, снова спросил:
— Что же делать, если царь не поможет?
Вере хотелось поговорить с Законником с глазу на глаз, узнать, как он поймет книги, которые дала она, но не успела. Надо было отправляться в Вятку.
Перед отъездом собрались женщины почти со всей деревни. Каждая принесла с собой гостинец: одна — берестяной бурачок свежей малины, другая — дюжину печеных яиц. И каждая, насильно всовывая свои подарки, бормотала: «Уж не побрезгуйте, не обессудьте». Вера и Лена стояли растроганные, растерянные и не знали, как им быть.
Васюня, тихий и какой-то очень уж робкий, смущенно улыбаясь, поставил берестяной бурачок с медом и поправил рядно на телеге, не зная, чем еще можно проявить свое внимание к Вере и Лене.
— На Карийском угоре лошадь-то за узду сведи, — наставительно сказал он вознице.
— Приезжайте, Васильевна, Степановна, приезжайте! — услышали они, удаляясь. Женщины держали у глаз фартуки, махали руками. Забравшись на изгородь, долго еще смотрел им вслед Васюня. Потом его не стало видно. Уплыла за бугор и деревня...
И опять мягко катились колеса по прибитой дождем пыли, оставляя сзади черные деревеньки с их прохладными оградами, с запахом прелой соломы, медвяным гречишным ароматом, с сочным шлепаньем валька на пруду. Вера сидела, откинувшись на грядку телеги, и думала о том, что совсем другой оказалась на этот раз деревня.
За лето изменился Петроград.
С присвистом распевая «Канареечку», прошли молоденькие солдаты. У дам они уже не вызывали умиления. На углах появились злые, небритые инвалиды на костылях, с плоскими рукавами рубах. Они хрипло предлагали купить газеты и папиросы.
Их однообразные выкрики слышны были и в сером с вонючим двором доме, куда переехала теперь Лена. Во дворе рабочие-мраморщики большими ноздреватыми кусками пемзы уныло шлифовали надгробные плиты.
— Выбрала же ты местечко, — пошутила Вера. — Каждый день будешь думать о бренности своего существования. — Заметив, что со двора ведут целых три выхода, улыбнулась: — Хорошее место. Просто замечательное.
Вере не терпелось увидеть Ариадну, рассказать ей о том, как много увидела она за лето, о том, что решила теперь изучать аграрный вопрос, так как без этого сложно разобраться в деревенских отношениях.
Не распаковав вещи, отправилась из дома к Ариадне.
— Какая ты крепкая стала, — разглядывая Веру, так же ровно, как всегда, говорила Ариадна.
— Ты понимаешь, целых полтора месяца на воздухе. Я даже сама жала! А какого я там доморощенного просветителя нашла, — смеялась Вера, не зная, с чего начать рассказ о Мерзляках.
В Ариадне что-то изменилось. Провалились глаза. Теперь они светились сухим горячим блеском и не были такими успокаивающими. И волосы, чудесные каштановые волосы были подрезаны,
— Зачем это? Что с тобой? — встревожилась Вера. Вначале она так обрадовалась встрече, что ничего этого не заметила. — Что-нибудь случилось? Почему ты такая?
Ариадна прикрыла дверь. Вернулась к Вере.
— Ты знаешь, типография, в которой я работала, провалилась, — сказала она.
«Как только могла я радоваться, хвалиться своим здоровьем. Глупая и черствая!» — Вере стали противны свои огрубевшие руки, здоровый цвет лица.
Вера подумала, что Ариадне тоже грозит опасность, но Пётенко успокаивающе покачала головой.
— Мне удалось вовремя уйти. За себя я не беспокоюсь. Но у меня на руках человек, одна девушка-печатница. Ее надо переправить в другой город. Эту ночь она должна находиться в Петрограде. Я не знаю, у кого устроить ее.
Вера метнула горячий взгляд.
— А ты не подумала обо мне?
Ариадна сжала благодарно ее руку.
— Ты у меня всегда такая, смугляночка!
Времени на разговор о Мерзляках не оставалось. Надо было устроить знакомую Ариадны и как можно быстрее.
Вера решила, что будет безопаснее, если девушку к ней на квартиру приведет Лена, а утром на вокзал проводит Гриша.
Лена испугалась, сбивчиво зашептала:
— Тебя же арестуют. Как пить дать арестуют...
— Значит, не будешь помогать? — жестко спросила Вера. — Боишься?
Лена прижала ладони к жарким щекам.
— Боюсь, Верочка, боюсь.
Вера молча двинулась к двери, но Лена схватила ее за руку. — Ты не слушай меня, я сделаю, сделаю.
— Я так и думала, — сказала Вера, — жду тебя.
Когда Вера постучала в узкую, как пенал, Гришину комнату, он, видимо, спал. Растерянный, с красной щекой и ошалелыми глазами, вскочил, запнул под кровать высунувшийся чемодан, поправил смятую подушку. Потом обтер рукавом единственный стул и подал Вере.
— Да, конечно, — хрипло согласился он. — Сделаю обязательно; конечно, осторожно.
Вечером Лена привела нарядную даму в шляпе с вуалью.
— Меня зовут Софья, — крепко пожав Верину руку, сказала та, и Вера поняла, что больше ни о чем ее расспрашивать не следует.
Лена справилась со страхом, была довольна собой, и ей никак не хотелось уходить. В миндалевидных глазах так и светилось любопытство. Вера проводила ее до лестницы, сказав, что Лена выполнила поручение замечательно.
Софья была чуть старше Веры. Морщинки, сходящиеся к переносице, когда она задумывалась, и складки в уголках губ придавали ей суровый вид. Однако стоило ей улыбнуться, как лицо становилось добродушным, мягким, и тогда Софья казалась сверстницей, понятной и близкой.
Она подошла к окну взглянула на улицу, привычным движением достала папироску и жадно затянулась.
— Извините, но я покурю. На улице нельзя было, обращают внимание.
— Пожалуйста, пожалуйста, — откликнулась Вера.
Она поила гостью чаем с печеньем, привезенным из дома, рассказывала о Вятке.
— У вас там, видимо, еще густо живут? — спросила Софья. Вера смутилась. Нет, в Вятке жили по-разному; и густо, и впроголодь. Но в их двухэтажном особняке никогда не чувствовалось нужды.
— Просто моя мама живет в достатке, — испытывая неловкость, сказала Вера.
— А-а, — протянула Софья, и Вере показалось, что произнесено это было с холодком.
Ей нестерпимо захотелось сказать о том, что нынче после возвращения из деревни в Вятку ей вдруг стал противен этот достаток, что она стала чувствовать раздражение от изобилия и что человек, посвятивший себя революционному делу, наверное, не имеет права пользоваться этими благами. Выпалила все это горячо, сбивчиво, боясь, что девушка не поймет ее.
Софья с интересом взглянула на нее и, поправив пышную модную прическу, произнесла задумчиво:
— Да, Перовская ушла из семьи, из дома. И многие другие. Но ведь вы не собираетесь стать наследницей этого дома? Так что стоит ли теперь отказываться? На что вы будете существовать? — и прямо взглянула Вере в глаза.
— Нет, конечно, я не собираюсь стать наследницей, — торопливо ответила Вера.
Лежа в постели, Софья о чем-то долго думала, потом встала и опять закурила, сосредоточенно разглядывая розовую тлеющую точку.
— Вы знаете, нас не понимают многие даже с житейской точки зрения. Ведь у нас не бывает порой ни семьи, ни дома... Одни убеждения за душой... О благах думать некогда.
Напряжение и тревога, которые сдерживала в себе Софья, передались Вере.
Гостья спала, а она еще долго смотрела в потолок, не в силах заснуть. В ночи перезванивались на Кронверкском трамваи. По стенам и потолку бродили тревожные отсветы и тени. Они разжигали разгонявшее сон волнение.
Как мало она сделала, чтобы быть похожей на таких людей, как эта Софья! Ведь действительно та жертвует всем. Семьей, личным счастьем, хотя выполняет совсем незаметную рядовую, простую работу печатницы.
Утром пришел Гриша в тщательно вычищенной тужурке с сияющими ясными пуговицами. Бледный и решительный. Для него это поручение было, наверное, таким же испытанием, как для Веры памятное свидание с «женихом».
Все обошлось благополучно. В модно одетой даме жандармы не узнали подпольщицу.
Вере хотелось прыгать от радости. Ариадна останется довольна,