Сергей надолго исчез, видимо, уехал на финскую границу за литературой. Вера созналась себе, что беспокоится, ждет его, невольно расспрашивает друзей, не вернулся ли он.
Неожиданно случилось непоправимое. Типография в Новой Деревне провалилась. Что стало с Софьей и Ваней, было неизвестно. Наверное, их арестовали. А может быть, Софья опять ночевала по чужим квартирам. «Действительно, одни убеждения за душой, — думала Вера. — Права Софья».
И вдруг Бородин прибежал к ней прямо домой. В узкой комнатке со столиком, заваленным книгами, сразу стало тесно.
Вера засуетилась, заволновалась, спрятала в кулачке шпильки, начала складывать в стопку книги.
— Ты очень замерз? Хочешь чаю?
Сергей сел в продавленное хозяйкино кресло, окинул взглядом стену с портретиком Некрасова, фотографией Любови Семеновны и вдруг открыто, добродушно улыбнулся.
— Вот ты как живешь, а я думал, что по-другому.
— Как же? — тихо спросила она.
Он был близким, знакомым до мелочей. Ей хотелось смотреть ему в лицо, но она опустила глаза.
— Так каким ты представлял мое жилище?
— Не знаю. Только по-другому.
Что думал Сергей, она так и не узнала. Он хрустнул пальцами, встал и, близко подойдя к ней, взял за руку. Он говорил, что чай пить ни в коем случае не будет, потому что ему очень некогда, даже некогда поговорить, а глаза его говорили о том, что все это время он думал о ней, что он мечтал все время об этой встрече.
Вера растерянно, беспомощно улыбнулась.
Сергей глотнул воздух, отвел глаза.
— Сегодня вечером на Фонтанке наши печатники захватят типографию Альтшуллера и отпечатают четвертый номер «Пролетарского голоса». Рано утром ты получишь одну партию и с медичками развезешь по адресам, — потвердевшим голосом проговорил он, готовый бежать дальше.
Ей хотелось, чтобы он еще задержался, еще сказал что-нибудь...
— Сережа, Софью арестовали? — спросила она, подняв глаза на Бородина.
— Да, — качнув головой, ответил он, — арестована. Замечательная была печатница!
— А Ваню? — вспомнив имя парня, спросила Вера.
Сергей застегнул пальто.
— Ваня-печатник там не работал. Ну, я пошел, — и взял ее за руки. — Знаешь, я все время думал...
«Значит, Ваня не работал там», — забеспокоилась Вера.
— Он там был, Сережа. Я его видела, — твердо сказала она.
— Кто?
— Да Ваня-печатник...
— Он там был? — удивленно и подозрительно переспросил Сергей, опуская руки.
Вера еще ни разу не видела, чтобы Бородин был так испуган. Лицо его стало растерянным.
— Ты понимаешь, — проговорил он, — этот Ваня очень ловко избегает арестов. Сегодня он работает там, в типографии Альтшуллера.
Сергей вдруг сдернул с вешалки шапку и кинулся к двери. Вера схватила его за рукав, задержала:
— Ты куда?
— Туда.
— Я с тобой.
— Нет, я один.
— Но ведь если мы будем вдвоем, меньше подозрений.
— Давай быстрее, — помогая ей надеть шубку, проговорил он.
Молчаливые, встревоженные, они долго тряслись в пустом, от этого казавшемся еще более холодным трамвае. Сергей хмурил брови, уставясь взглядом в одну точку. Вера знала, о чем думал он. Та же тревожная мысль билась у нее в мозгу. «В типографии сейчас работает больше десяти партийных печатников. Возможно, там с ними и Николай Толмачев. Если будет провал, это надолго выведет из строя всю «технику». А Николай? Нет, этого не должно быть. Надо предупредить!»
Они вышли из трамвая на Марсовом поле, перебежали по звонкому мосту на набережную Фонтанки. Мороз жег лицо, ноги в легких ботинках закоченели, но Вера не замечала этого. Не замечала дороги, не видела бисерной россыпи звезд над головой.
Скрипел снег, в ночном морозном безлюдье. Звонко стучали каблуки.
Вот-вот должна быть типография.
Сергей остановился. Поднял воротник ее шубки.
— Ты замерзла, Верочка? Потерпи. Совсем немного осталось.
Потом опять остановился, обеспокоенно спросил Веру:
— Взгляни на меня: не отморозила ли ты щеки?
— Нет, нет, Сережа. Идем быстрее.
Вдруг от стены отделилась громадная фигура женщины, и густой простуженный голос просипел:
— Эй, господа. Нельзя. Вернись!
Они остановились. Это был жандарм. Усатый жандарм в башлыке, делавшем его похожим на женщину.
— Мне надо к больной подруге. Она недалеко, вон там живет, — показывая в темноту, жалобно произнесла Вера и потопала ногами. — Так холодно! Пустите, пожалуйста, а то я вовсе закоченею.
Сергей метнулся вперед, видимо, хотел пройти один, но жандарм схватил его за рукав.
— Куда? Сказано, нельзя! А то задержу для выяснения.
— А что там, дяденька? — спросила Вера.
— Сказано, проходи! — рявкнул жандарм прорезавшимся вдруг басом.
Они пошли обратно. «Что же делать? Что же делать? Уже оцепили. Значит, действительно Ваня-печатник — провокатор», — чувствуя, что зубы начали выбивать неудержимую дробь, думала Вера.
— Эх, мы, дураки! — остановившись, обрадованно сказал Сергей. — Ведь жандармы дежурят около дома Распутина. Докапываются, кто ухлопал старца.
Вере вдруг стало теплее. Действительно, дом недавно убитого Григория Распутина где-то недалеко от Фонтанки.
Они обогнули четыре квартала, решив подойти к типографии с противоположной стороны. Но там тоже были жандармы.
Полная смутного беспокойства, поздно ночью вернулась Вера домой.
Утром в комнату Зары Кунадзе, где Вера с курсистками-медичками ждала газет, чтобы развезти их по местам, пришел усталый, расстроенный Сергей. Он тяжело опустился на стул и зло закурил.
— Идите по домам, газет не будет. Все арестованы. Удалось спастись только одному Ване-печатнику. Николая там не было. А тираж весь жандармы забрали.
«Значит, провокатор! А Софья? Бедная Софья, ни о чем не зная, наверно, по-прежнему любит его. Человека, который стал ее врагом, — подумала Вера и зябко передернула плечами. — Как это страшно!»
За окном — синяя февральская ночь. Ветер заблудился в дряхлых антресолях домика, сердится и стучит, словно кто-то ходит по визгливым половицам. Вера поднялась по ветхой лестнице, скинула мокрую от снега шубку, отряхнула росяные капельки с меховой шапки. В комнате загородной дачи тепло. Сергей, устало улыбаясь, смотрит на нее.
— Ты что так смотришь? Думаешь, не успела взять? — она внесла четыре холщовых увесистых мешочка и поставила их на стол.
— Вот что я сделал, — показывая на разграфленный лист ватмана, сказал он. — Это будет касса.
Они долго разбирали металлические брусочки литер. Иногда их пальцы сталкивались. Сергей брал ее узкую руку в свою и тихо говорил:
— Вера!
— Не надо, Сережа, — высвобождая руку, произносила она. — Ведь к утру надо все набрать...
Но он подошел близко, так близко, что она чувствует его плечо. Оторвала взгляд от литер. В его глазах — бездонная колодезная чернота, от которой кружит голову... Вера опустила глаза, проговорила холодно:
— Встань на место, Сергей.
Он обиженно отошел, прикурил над лампой папиросу, долго мерял половицы широкими шагами, потом взялся разбирать литеры.
Наконец шрифт ершистыми грудками был разложен по самодельной кассе.
— Ты знаешь, — хрипло сказал Сергей, беря верстатку, — мне не удалось договориться нигде: ни в Адмиралтейской типографии, ни в «Биржевых ведомостях». Везде народ перепуган. Обещал зайти один наш, но когда — неизвестно.
Вера тоже взяла верстатку.
Долго отыскивая литеру, Сергей сердился. Вера находила ему нужную букву.
— Какой ты медведь!
Он молчал. Вера чувствовала рядом с собой его ровное глубокое дыхание и тоже сбивалась.
— Вот твоя «т», — говорил он. — Ты тоже медвежонок...
Строчка за строчкой, медленно вырастали слова. И вот уже можно прочесть начало прокламации о результатах созыва Государственной думы.