— Ну, а как иначе? — закинув движением головы волосы, виновато спросил Бородин.
«Все равно бы он не смог спокойно смотреть, когда дерутся другие», — подумала Вера, глядя на его решительный профиль. Заметив ее, они замолчали.
— А-а, каменщик-каменщик, — проговорил «француз».
Вера подумала о том, что все-таки она еще ничего-ничего не знает... Ее еще не посвящают в тайное и сторонятся, потому что она пока ничего не сделала или очень, очень мало сделала для того, чтобы ей могли доверять. Надо больше делать, больше, чтобы и Николай Толмачев, и «француз» узнали, что она не только может читать стихи, думала Вера, возвращаясь домой. И зря она ничего не ответила Бородину. Надо было ответить на его «а-а, каменщик-каменщик...»
Ариадна подошла к двери и осторожно повернула ключ. Она сказала, что сегодня не придется идти в институт, что предстоит важное... Выдвинула из-под кровати небольшой кожаный чемодан и открыла его. Аккуратными белыми столбиками лежали в нем стопки бумаги.
Вера схватила маленький шершавый листок. «Долой кровопролитную войну!» — было напечатано на нем. Горячая волна ударила в голову. Вот когда пришло самое настоящее. За это ее могут сейчас же арестовать...
Ариадна убрала со лба каштановую прядь волос.
— Это надо перевезти, но в чемодане нельзя. И в одежде твоей идти нельзя. Ты пойдешь на окраину и не должна привлекать ничьего внимания.
Вера бросилась домой. Надо отыскать такую одежду, в которой бы никто не смог назвать ее «барышней», в которой бы она сошла за прислугу или работницу. Перебрав все платья, она не нашла ничего подходящего.
Вдруг ей вспомнилась вытертая плисовая жакетка: в ней хозяйка выходила выбивать половики. Вот что ей надо!
Дебелая, похожая на даму пик, Агафья Прохоровна, казалось, вначале даже обрадовалась, что у нее возьмут жакетку. Оторвавшись от пасьянса, она развела мягкими руками.
— Да боже мой, пожалуйста, да вы и не спрашивайте, берите, да разве я, Вера Васильевна, вам... — и сама пошла в кухню за жакеткой.
Осмотрела позеленевший от времени плис, и вдруг лицо у нее стало озабоченным:
— Только вы уж не потеряйте ее, хоть старенькая, да крепкая еще.
Пришлось взять, хотя хозяйка с явным сожалением расставалась с жакеткой.
Ариадна осталась довольна. Вызывали подозрение ботинки, но две латки, неделю назад положенные сапожником, спасали положение.
— Ну, смугляночка, счастливо, — обняв Веру, произнесла Ариадна, и впервые Вера уловила в ее взгляде тревогу.
Заметно «располневшая», Вера вышла из ворот и по весенней слякоти направилась к трамвайной остановке. Идти было тяжело. Кроме того, она боялась, что бечевка не выдержит и листовки вылетят.
В трамвае Вера села в уголок и, не двигаясь, просидела до своей остановки. У Гренадерского моста вошли две знакомые курсистки. Вера вжалась в угол, натянула платок на самые глаза и сделала вид, что дремлет... Хорошо, что обе девушки сошли раньше, чем надо было сходить ей.
И вот она медленно идет по плохо мощенным улицам к закопченным баракам. Уныло ползут по дороге телеги, тяжелые битюги месят жирную грязь. На пригреве, на просохших пятачках земли оборванные ребятишки играют в фантики — свернутые пакетиками бумажки из-под конфет, которых им, наверное, еще не приходилось пробовать.
Вот, наконец, белый домик под черепичной крышей, который нужен Вере. Она вошла в сени и постучала трижды, как условлено. Никто не ответил. Постучала еще. Куда теперь идти с этим грузом? Не ехать же обратно!
Вышла из дома и направилась дальше. Присела на скамью около забора. Оказывается, уже проклюнулась травка. Зеленые упругие иголки... Вера сорвала пучок травы. Понюхала. Пахнет весной...
Так она и будет сидеть, перебирая травинки. Так лучше, ни в чем не заподозрят. А пока она сидит, может быть, придет хозяин домика.
Вдали разгуливает городовой. Ну и пусть. Мало ли людей отдыхает на скамейках. Вера успокоилась. Здесь можно немножко поправить груз. Она поежилась, стараясь распрямить затекшие плечи.
И вдруг белая аккуратная пачка выскользнула из-под жакетки и шлепнулась под ноги. Вера окаменела.
Ветерок играет листочками. Они, словно живые, готовы подняться. Взлетят — и все кончено!
Городовой стоит совсем недалеко. Еще мгновение, он повернется — и тогда...
Вера приходит в себя. Медленно нагибается и лихорадочно подбирает прокламации. Видел ли городовой? Холодный пот выступает на спине...
Надо идти. Отряхнув платье, она медленно встает, хотя ей хочется вскочить и бежать прочь. Нестерпимо желание повернуть голову и взглянуть, что делает городовой.
Только на углу она оглянулась. Городовой по-прежнему смотрит в сторону. Легче становится груз. Свободнее дышит грудь. Обойдя квартал по другой дороге, Вера снова приблизилась к домику. Нет, никто за ней не следит. Она решительно направилась к крыльцу. На этот раз на стук открывают быстро. Приветливая женщина через толстые стекла очков разглядывает ее.
— Вам поклон от дяди Семы, — говорит заученно Вера.
— Заходите, заходите, наверное, в поезде вы с ним встретились? — отвечает женщина условленной фразой.
В чистенькой комнате на стенах портреты Чернышевского, Добролюбова, Белинского. Уютно и тихо. Вера механически снимает жакетку и перекладывает белые шершавые бумажки, в саквояж, с каким ходят врачи. Женщина, вероятно, доктор. На столике стоит стетоскоп.
— Спасибо, товарищ, — говорит женщина и горячо стискивает Верину руку. «Товарищ!» — радостно повторяет про себя Вера и также горячо отвечает на рукопожатие. Да, именно так они и представляли подпольную явку.
Вот и все. Она медленно выходит из домика и снова садится в трамвай. Сейчас уже бечевки не режут плечи, можно легко вздохнуть, но тяжесть на душе не проходит из-за злополучной пачки, которая свалилась в грязь. А вдруг городовой видел? Вера поднимает глаза, смотрит на пассажиров. Вон тот, в картузе, с неприветливым взглядом, может быть филером. Лицо подозрительное, неприятное. Но нет, он сходит раньше ее. Так шпики, наверное, не делают.
Поблуждав, по улицам, убедившись, что за ней никто не крадется, Вера идет к Ариадне.
— Ну как? — схватив ее за плечи, шепчет Петенко.
— Отдала, — одними губами отвечает Вера и подходит к окну: надо собраться с силами и обо всем рассказать...
На улице у самого подъезда, злорадно цокнув подковами, остановился вороной рысак. Из пролетки выскакивает офицер и идет в дом. Сердце начинает биться сильно и часто. «Это за мной, — думает Вера. — Городовой все видел...»
Звонок оглушительно ревет. От его звука могут лопнуть перепонки. Вера с облегчением думает о том, что здесь листовок уже нет, а если будут допрашивать, она все равно ничего не скажет. Ах, как она была неосторожна.
— Ариадна Елизаровна, к вам господин офицер.
В коридоре слышится умильный голос квартирной хозяйки, потом показывается ее сытое, горящее любопытством лицо.
Офицер входит в комнату, сочно целует Ариадну, о чем-то говорит с ней.
«Брат», — устало догадывается Вера. Пожалуй, надо присесть, но она не может двинуться с места.
Вере кажется, что Ариадна и офицер разговаривают беззвучно, как в кинематографе. Так же беззвучно они прощаются.
Вера проводит пальцем по стеклу. Противный скрип приводит ее в себя.
— Ты правильно все сделала, — одобряет ее Ариадна. — Но у нас не должно быть случайностей — они становятся роковыми. И непростительно путать моего брата... с жандармским офицером.
Вере было стыдно за себя. Какая она пугливая...
— Я очень труслива, наверное?
Ариадна посмотрела тепло, по-матерински.
— Таких людей нет, которые ничего не боятся.
— Бородин, по-моему, не боится, — заметила Вера.
— Да, Бородин смел, но иногда безрассудно. А тут нужен рассудок.