Хорошо говорят бабы, успокаивающе. А вот что каратели меж собой говорят — не дознаешься.
На рассвете третьих суток Паня Лебеденко ушла в лес «за грибами». Она должна оставить масло в условленном месте и записку Фроси: «Как быть?»
Ни к обеду, ни к вечеру Паня не вернулась. Вечером пришел верный холуй начальника штаба — Нил Дубень. На отупевшей от служебного рвения харе — заимствованная у господина надменная ухмылка.
— Сударыня, мне поручено проводить вас к Альфреду — в ГФП.
— Нашто?
— Там подружка ваша. Плачет, увидеться хочет.
Все оборвалось внутри, похолодело под Фросиным сердцем.
— Што з ней?
— Ничего страшного. Казаки, правда, невежи. Поласкали ее прямо там, у тайника. Впятером. Но от этого не умирают. Жива ваша подружка. Только дорогу к партизанам забыла, поможете.
Закружилась голова, половицы стали уплывать из-под ног. Ухватилась за спинку кровати.
Дубень стоял расшеперившись, пальцами придерживал автомат за ствол и, поигрывая, как маятник, перекидывал его прикладом с одного носка сапога на другой.
— Адваратись, лифчик накинуць нада, — зло сказала Фрося и сунула руку под матрац.
Опередил, сволочь. Неуловимым замахом достал прикладом до кисти, сжавшей рукоятку вальтера. Фрося вскрикнула, прижала к губам обожженные нестерпимой болью косточки запястья.
Дубень, натопорщенный от крайнего гнева, важно прошагал к отлетевшему к стене пистолету, поднял, посмотрел на снятый с защелки предохранитель.
— Оказывается, госпожа Синчук, с оружием вы… Хорошо обучены, оказывается. — Дубень щурил глаз и кривил рот в сволочной улыбке. Подбросил пистолет на ладони. — Вот так лифчик, ничего не скажешь… Не вы ли бедному Путрову пулю промеж глаз всадили? И ординарца господина Мидюшко рукояткой? А?
Дубень сдернул с гвоздя старенькую кофту, бросил ее в лицо Фроси.
— Марш, мерзавка!
…Расстреляли их на другой день — пятерых селянок, которые приходили крутить сепаратор, Фросю Синчук и пятнадцатилетнюю Паню Лебеденко. Женщины, работавшие на сепараторах за ведро обрата, даже не мыслили, что строгая, придирчивая хозяйка маслозавода, к которой благосклонно относились немцы, и ее не в меру бойкая помощница связаны с партизанами. Женщины и сейчас кричали что-то в свое оправдание, униженно просили Мидюшко:
— Скажите господам немцам, не виноваты мы ни в чем. Для детак еду зарабляли…
Для исполнения приговора Мидюшко приказал назначить отделение казаков из роты Алтынова. Присутствовали командир батальона обер-лейтенант Блехшмидт, от ГФП — кривоногий, с бородавкой в ноздре фельдфебель Альфред Марле, начальник штаба Мидюшко с Нилом Дубенем и ротный Алтынов с денщиком Сережкой Егоровым. Процедурой казни распоряжался Мидюшко. Распоряжался по-русски и тут же пояснял обер-лейтенанту и фельдфебелю на их языке.
Бульбу крестьяне Витебщины хранят в специальных ямах — во дворе, в поле, в огороде. Прошлогодний картофель съеден или разграблен оккупантами, новый не созрел, не закладывали. Много было глубоких пустующих ям, облегчали они работу карателям. К одной из них подвели истерзанных, с засохшими струпьями крови на лице пятерых женщин. Хотели поставить в шеренгу, по всем палаческим правилам ударить залпом. Женщины истерично кричали, рвались из рук, их избивали карабинами наотмашь, стреляли в лежачих, извивающихся.
Фрося с Паней стояли в стороне. Их бескровные осунувшиеся лица без следов побоев. Лишь у Пани припухшие, искусанные насильниками губы. По прихоти Мидюшко на допросах девушкам мучительные побои наносили только по телу. Мидюшко объяснил обер-лейтенанту свое гнусное желание: «Хочу видеть, как гаснут от смерти чистенькие, хорошенькие рожицы» — и добавил:
— Ich habe meinen Spaß daran[2].
— Torheit[3], — покачал головой Блехшмидт, но возражать не стал.
Сапогами и карабинами подталкивали тела казненных в порожнюю, расширяющуюся книзу яму. С испугом и растерянностью в глазах вновь построились. Костлявый ефрейтор вопросительно уставился на Мидюшко. Тот что-то сказал обер-лейтенанту Блехшмидту. В чужой речи Алтынов услышал свою фамилию, злобно насторожился: опять этот барин какую-нибудь подлость придумал. Блехшмидт, давая понять, что в действия своего начальника штаба вмешиваться не собирается, развел руками: дескать, поступайте как вам угодно.