Что это — «Алтын Прохору»? Пароль? Вполне возможно. Если нет, все равно налицо попытка установить контакт, и Сомов тут — связник.
Выходит, Алтынов не просто власовец. Кто же? Агент гитлеровских СД или абвера? Уцелевшая агентура немецких разведывательных органов, как известно, в своей значительной части перешла в ведение спецслужб англоязычных держав. Тогда Алтынов — агент СИС или ЦРУ?
Но какой он агент, Алтынов этот, если десять лет в ИТЛ под бдительным оком конвоя! Может, завербован на оседание и теперь, как всякая затерявшаяся собака, ищет себе хозяина? По каким каналам? Через Мидюшко? Но откуда Алтынову, много лет находившемуся в изоляции, известно, что Мидюшко в Трабзоне, более того, в кабачке «Сибирские пельмени»? Алтынов, судя по следственному делу, до конца 1944 года находился в лагерях военнопленных, Мидюшко же — по данным, которые имеют аджарцы, — служил в карательном формировании. Как они могли познакомиться?
Снял трубку телефона, связался с районным отделением КГБ. Даже после дополнительных вопросов Павел Никифорович ничего нового о жизни Алтынова не узнал. Единственное, пожалуй: зимой, когда вернулся из лагеря, пытался определиться на жительство в райцентре, но милиция не позволила. Но и эта было известно. Правда, в связи с шифровкой Чиковани увиделось в новом свете: не искал ли Алтынов, определенный хозяевами на оседание, более выгодного места для шпионажа?
Павел Никифорович стал мысленно выстраивать возникшие вопросы по номерам и в столбик. Да, формальным ответом на запрос подполковника Чиковани тут не обойтись. Этот случай с нарушением границы Центр не оставит без внимания. Сведения о Мидюшко у аджарских чекистов явно оттуда. Так что ответы на расставленное столбиком надо искать, не дожидаясь команды из Центра.
Дальнов, возвратив очки в очечник, покрутил диск телефонного аппарата внутренней связи. После гудка услышал в трубке собственный голос:
— Кто посмел отрывать меня от дел в столь напряженное время?
На этот раз Павел Никифорович даже не улыбнулся шутке, адресованной озорным Новоселовым явно кому-то другому, предельно кратко распорядился:
— Юра, зайди.
Юра — это старший лейтенант Новоселов. Долговязый, с глазастым, всегда готовым к улыбке лицом двадцатипятилетний парень, облаченный в тесноватый серый пиджачок и коричневые, хорошо отглаженные брюки. Переступив порог, он выжидательно замер. Павел Никифорович жестом показал на стул. Новоселов уловил в настроении начальника отдела нечто крайне деловое и, поняв, что его, Юрина, имитация прошла без внимания, внутренне подобрался и сел, едва протиснув под столешницу свои костлявые и длинные, как у мизгиря, ноги. Павел Никифорович потряс бумагой с текстом на общедоступном языке и перевел этот текст на еще более доступный:
— Похоже, наш Алтын сверкнул и другой стороной.
Новоселов огорченно потянулся к затылку, но настроение тут же сменилось, и рука с полдороги сунулась за сообщением, аджарских коллег. Вникнув в содержание, сказал со вздохом:
— Труба зовет… Надо понимать — меня зовет? А как же с Яшкой Тимониным?
Огорчение Новоселова было деланным. В душе он уже порадовался новой, судя по всему, значительной и интересной работе. Но почему бы в таком случае не сунуть под сукно Яшкино дело и не избавиться от него? Дальнова на мякине не проведешь — видел Юру насквозь.
— Думаешь, другому велю передать? Не дождешься. В столь напряженное время, — вспомнив свой голос в Юрином исполнении, Павел Никифорович оборвал фразу ухмылкой: — Не велика фигура — Яшка Тимонин, в прицепе вытянешь. И, пожалуйста, не скреби в потылице, голубь мой.
Новоселов перевел взгляд на окно, за которым просматривалась часть площади 1905 года, прогретой июньским солнцем и несколько притихшей с началом рабочего дня. Через неровный уличный шум глухо пробился удар свердловской новинки — курантов на башне горисполкома. Юрий Новоселов из потайного карманчика брюк вытянул за цепочку часы, привезенные отцом с фронта, глянул на застекленный циферблат. Половина одиннадцатого. Штамповка, а еще аккуратно трудится!
Трофейные часы, здание горисполкома, на реконструкции которого работали пленные немцы, смерть отца от ран, незавершенное дело Тимонина и новое, алтыновское, — все это непроизвольно объединилось в одно, до сих пор отдающее болью слово — война. Как досадовал Юра когда-то: не дорос, опоздал на войну! Начав работать в органах госбезопасности, понял — не опоздал…
Сотрясая стол, приставленный к рабочему столу Павла Никифоровича, Новоселов с трудом высвободил ноги. В графине заплескалась вода, тренькнула плохо пригнанная пробка. Поднялся, часы, прикрепленные цепочкой к брючному ремню, стал засовывать в кармашек-пистончик. Павел Никифорович заинтересованно наблюдал за действиями Юрия. Тот, уловив лукавство в глазах начальника, заметил напыщенно:
— Ташенур — это не только деталь гардероба, но и признак состоятельности вашего подчиненного.
— Ташенур? — удивленно переспросил Павел Никифорович. — Это еще что за штука?
— Карманные часы, — важно пояснил Новоселов. — В институте моим врагом номер один был немецкий язык.
— Одолел врага? — посерьезнев, спросил Дальнов.
— Читаю. С вёртербух, конечно.
— Это хорошо. Пригодится. Хотя дело Алтынова велось на русском.
— Оно у вас или в архиве?
Павел Никифорович подошел к старинному металлическому шкафу. Скрежетнул ключ, отошла массивная, как затвор шлюза, дверца. Новоселов ожидал увидеть пухлую папку, но Дальнов подал ему блокнотный листок.
— Вот, для быстроты отыскания. Внизу оно.
Мысленно раскладывая время на все, что следует сделать, Юрий позволил себе еще один вопрос:
— В Верхнюю Тавду когда прикажете?
— Там и без тебя есть кому, — ответил Дальнов. Хотел сказать, что Юрию предстоят другие поездки — неблизкие, но не стал забегать вперед: пусть, не отвлекаясь, посидит над бумагами «Смерша».
— Не спугнут? — спросил Новоселов, имея в виду товарищей из районного отделения КГБ.
— Алтынова трогать не будем. Плотничает в колхозе, ну и пусть плотничает. Вникни в каждую строчку, в каждое слово, — и Дальнов, снова усадив Новоселова, выложил то, что считал важным: — Поищи, не упоминал ли Алтынов «турецкоподанного» Мидюшко. Не верится мне, что столь долгое время был военнопленным. Сдается, их дорожки сходились где-то еще до вступления Алтынова в РОА [1].
— Если сходились, вряд ли упоминал. Не кретин, поди.
— Не за это, так за что другое зацепишься. У армейской контрразведки дел тогда было до чертиков, могли и упустить что-то. Так что между строк читай. Надеюсь некоторые уточнения по Мидюшко получить из центра, хотя бы о шестьсот двадцать четвертом карательном казачьем, в котором этот самый Мидюшко служил. Выясним, где батальон дислоцировался, тогда… — и все же Дальнов не выдержал: — Вот тогда и поедешь. А пока изучи у нас все, что можно по Алтынову. И одновременно закругляй по Тимонину. Всё, свободен, Юрий Максимович.
Новоселов направился к двери. Оттуда обернулся на уткнувшегося в бумаги Дальнова и тембром генерала Ильина (для себя неведомо — как) сказал с упреком:
— Нехорошо, Павел Никифорович, так перегружать своих сотрудников.
Воззрившись на него поверх очков, Дальнов укорчиво покачал головой:
— Иди, иди.
4
Опустошительные ураганы, возникающие в период смены муссонов, свое название «тайфуны» получили от китайского «тай фын» — сильный ветер. Фашистское командование, когда стало готовить план наступления на Москву, не побрезговало словом неарийского происхождения и кодовое название операции обозначило именно так — «Тайфун». Гитлер заявил тогда:
«Там, где стоит сейчас Москва, будет создано огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа».
Операция «Тайфун» началась 30 сентября 1941 года. На московском направлении противник сумел сосредоточить силы, которые во много раз превосходили силы трех наших, вместе взятых, фронтов — Брянского, Западного и Резервного.
Танковая группа Гудериана и 2-я полевая армия Вейхса, прорвав нашу оборону и стремительно продвигаясь вперед, стали с юга и севера охватывать группировку войск. В результате некоторые советские соединения, сражавшиеся западнее Вязьмы, оказались в окружении.
1
РОА (русская освободительная армия) — воинские подразделения, сформированные из предателей.