— Всё получилось, они спят, — заявил я. — Так что забираем Мирену и уходим! Но сначала мне нужно кое-что сделать. Тааг, пропиши новую печать и аннулируй действующие. Всех големов, защитные и сигнальные системы в дежурный режим. Подключи контур немедленной активации, я хочу, чтобы если что-то пойдёт не так, мы были единственными, кого дворец будет защищать.
Мне не требовались слова, чтобы отдать эти команды, вслух я говорил, скорее, для своих спутников.
Тааг встал на две задние лапы, вытянул четыре передних манипулятора, которые расплелись на тысячу волокон, став похожими на огромных морских анемон. Эти волокна начали присасываться к кристаллам и магическим контурам, считывая, записывая и изменяя информацию. Два тонких волоска из-под челюсти высунулись вперёд и легли на главный концентратор. Я не стал включать форсированный режим и пытаться понять, что именно он делает — следовало поберечь свой ментальный ресурс. Наконец, одна из «анемон» вытянулась в мою сторону, и я поднёс к ней ладонь с лежащими на ней пятью алмазными кулонами, которые с этого момента станут не только нашими опознавательными медальонами, но и средством для перевода систем острова в осадный режим.
Мы надели кулоны, после чего вышли из диспетчерской и, не скрываясь, пошли по коридору. Миновав несколько лестничных пролётов и переходов, мы спустились почти на самый низ и подошли к одной из ряда неприметных дверей, на которую указывали мои расчёты. Я бросил взгляд на Кениру, она прислушалась к своей реликвии и утвердительно кивнула. Я нажал на ручку двери, но та оказалась заперта. Кивнув Хартану, я дождался, пока он не вскроет замок, и мы вошли внутрь. Протянув руку к закутанной в одеяло фигуре, лежащей на узкой простой койке, я тихо сказал:
— Пробудись!
Хартан подошёл к стене, нашаривая пластину выключателя, а когда зажёгся свет, Кенира с тревогой и надеждой выкрикнула:
— Мама, не пугайся, это я!
Одеяло зашевелилось и оттуда послышался негромкий и какой-то противоестественный голос:
— Кенри, боюсь, испугаешься ты. Зря ты вернулась.
Я почувствовал гнев, ужас, беспокойство и ярость, огненным ураганом проносящиеся сквозь душу Кениры. И причину я прекрасно понимал. Ведь то, что поднималось с кровати, назвать иначе чем «урод» или «чудовище» было невозможно. Лысая шишковатая голова, усеянная наплывами ожогов и шрамов. Искажённое лицо с вывернутой челюстью, отсутствующим носом и почти полностью лишённое губ. Один глаз, зияющий бельмом, и второй, превратившийся в узкую щёлку. Руки, выглядящие, словно изломанные крабьи клешни — лишённые безымянных пальцев и мизинцев, но с указательными и средними сросшимися воедино. Когда то, что я больше не могу назвать человеком, встало, я увидел сгорбленную спину, перекошенный бок, изломанные ноги и вывернутые ступни, лишённые каких-либо пальцев. Под длинной рубашкой, закрывающей, к счастью, всё тело, я не увидел ни малейших выпуклостей в районе груди. Та, кто ко когда-то была прекрасной женщиной, если и уступающей во внешности Кенире, то не очень намного, превратилась в эту человеческую пародию. И от мысли, что то же самое могло случиться с моей любимой, к горлу подступала тошнота, а голову наполняла обжигающая всепоглощающая ярость.
Мы стояли и ошарашенно молчали. Хартан и Ксандаш тоже не промолвили и слова. Мирена смотрела на дочь немигающим взглядом, но в этой заплывшей щёлочке я мог видеть только заботу и любовь.
— Мама, мама, но… Если бы я знала, я бы… я… — пробормотала Кенира, стягивая с головы шапочку и показывая покрытое слезами лицо.
Вслед за ней сняли шапки и мы.
— Не беспокойся, милая, — ответила та, — я знала, что так и случится.
— Но ты же говорила, всё будет в порядке! Что тебя не посмеют тронуть! Ты же стратегическое достояние королевства!
— Меня не стали бы лишь убивать, — попыталась улыбнуться Мирена, но лицо превратилось в ужасный оскал. — А выполнять свои функции я способна даже в таком виде.
Голос её сипел и хрипел, похоже, были повреждены голосовые связки, но всё равно слова выходили понятными и отчётливыми.
— Я не могла, не знала… Мама! — Кенира словно очнулась от ступора, шагнула вперёд и заключила ту в крепкие объятия.
— Как ты думаешь, смогла бы я вынести, если бы такое сделали с тобой? — ответила Мирена, уткнувшись дочери в плечо.