Никто из детей не унаследовал его чутья. Недостаток, которого Малкольм никак не мог понять. Он пару раз советовал мне купить одно и продать другое и всегда оказывался прав. Но я не смог бы делать деньги таким способом без его указаний.
Малкольм считал, что лучшие его годы пропали зря: они пришлись на те времена, когда по политическим соображениям было ограничено свободное перемещение капиталов, когда в Британии запрещалась продажа золота в слитках частным лицам. Как только ограничения были сняты, доходы Малкольма взлетели до небес. В самом начале этого периода, когда Малкольм осознал свои возможности, он купил первую партию золотых брусочков всего по каких-то шестьдесят фунтов за унцию и чуть погодя продал по сотне, а то и больше. Тогда его и стали называть Мидасом.
С тех пор он еще не раз прокатился на золотых американских горках: покупал, когда цены падали предельно низко, а продавал, когда золотые слитки снова дорожали, не дожидаясь, пока мыльный пузырь лопнет и рынок золота опять придет в упадок. Ему всегда удавалось уловить эти переломные моменты взлетов и падений.
Куши появилась как раз, когда Малкольм проворачивал свои самые блестящие операции. Три ведьмы — Вивьен, Джойси и Алисия, — получили в свое время прекрасные бракоразводные контракты. Но теперь, когда дела у Малкольма так круто пошли в гору, они готовы были живьем сожрать своих адвокатов.
Снаружи на здании висело еще одно электронное табло, отражавшее положение дел на аукционе. Малкольм обратил внимание на мерцающие цифры, когда табло засияло ярче в наступающих сумерках, но сами лошади его по-прежнему нисколько не интересовали. Глядя на гнедого жеребенка, которого как раз выводили на арену, он сказал только:
— Все эти лошади какие-то очень маленькие.
— Это годовички.
— То есть им по году?
— По восемнадцать, двадцать месяцев — около того. Они смогут участвовать в скачках в следующем году, когда им будет по два.
Малкольм кивнул и направился обратно в зал аукциона. Мы снова заняли места напротив кресел здешних толстосумов. Пока мы были снаружи, амфитеатр заполнился до отказа. Все сиденья были заняты, но и у входа, и в секторе стоячих мест яблоку негде было упасть: на арену выводили потомков Норсерн Дансера и Нижинского, Секретариата и Лифарда.
Шум утих, когда появился первый из потомков легендарных родителей. Все затаили дыхание в ожидании предстоящей битвы финансовых гигантов. Толстая чековая книжка в этот вечер элитного аукциона могла заполучить будущего победителя дерби и основателя династии. Такое случалось достаточно часто, чтобы всякий раз ожидать, что это произойдет именно сейчас, у тебя на глазах.
Аукционист прочистил горло и начал представление недрогнувшим голосом:
— Леди и джентльмены, вашему вниманию представлен лот номер семьдесят шесть, гнедой жеребенок от Нижинского.
Он с деланным безразличием произнес имя легендарной лошади и объявил начальную цену.
Малкольм спокойно сидел и наблюдал, как стремительно взлетает цена на табло, поднимаясь скачками по пятьдесят тысяч гиней. Он смотрел, как аукционисты в мгновение ока отыскивали тех, кто делал заявку, — по выражению лица, наклону головы, едва заметным признакам решимости.
— …Против вас, сэр. Кто больше? Кто больше? Ваши предложения! Все сделали заявки? — Брови аукциониста взлетели вверх вместе с его молотком. Молоток на какое-то мгновение застыл в воздухе и начал плавно, медленно опускаться. — Продается за один миллион семьсот тысяч гиней мистеру Сиддонсу!..
Все собравшиеся в зале вздохнули как бы единой грудью. Потом снова послышалось шарканье ног, разговоры, зашуршали страницы каталогов в ожидании следующего лота.
Малкольм сказал:
— Захватывающее занятие.
— Очень увлекательное. Трудно удержаться. Он бросил на меня косой взгляд.
— Миллион… пять миллионов… Но ты сказал, что жеребенок может вообще не выйти на скачки. Получается, деньги этого парня ухнут в выгребную яму?
— Получается.
— Это совершенно безупречный способ быстро избавиться от кучи денег, ты не находишь?
— Так… — медленно произнес я. — Ты как раз это и хочешь сделать?
— Тебя это не устраивает?
— Это твои деньги. Ты их заработал. Тебе их и тратить.
Он как-то загадочно улыбнулся, глядя на свой каталог, и сказал:
— Мне кажется, ты хотел сказать еще «но»…
— М-м-м. Если ты хочешь доставить себе удовольствие таким образом, купи десяток хороших жеребят вместо одного первоклассного и займись ими.
— И платить десяти тренерам вместо одного?
Я кивнул.
— Десять жеребят здорово облегчили бы твой карман.
Малкольм расхохотался и глянул на очередного жеребенка голубых кровей, который стоил уже три миллиона, когда мистер Сиддонс покачал головой.
— …Продано за три миллиона пятьдесят тысяч гиней госпоже Терразини!
— Кто она? — спросил Малкольм.
— Владелица знаменитых на весь мир конных заводов.
— Вроде Генри Форда?
— Хм… Ну да.
Малкольм понимающе хмыкнул.
— Настоящая промышленность.
— Да.
Следующий лот, молоденькая кобыла, пошел по более умеренной цене. Но вскоре зал снова затих в предвкушении очередного представления. Малкольм с живым интересом следил за происходящим, как обычно обратив все внимание на покупателей, а не на беспокойного гнедого жеребенка на арене.
Молоток аукциониста (и его брови) поднялись, когда цена достигла двух миллионов с небольшим.
— Все сделали заявки?
Малкольм поднял свой каталог.
Аукционист уловил движение и застыл с занесенным молотком, удивленно глядя на Малкольма. Его поднятые брови изогнулись вопросительно. Малкольм сидел там, где обычно располагались зрители, а не актеры.
— Вы хотите сделать заявку, сэр?
— Пятьдесят сверху, — четко произнес Малкольм, кивнув.
В кабинке аукционистов поднялся переполох, они сгрудились в кучу, советуясь друг с другом. Все зрители и покупатели вытягивали шеи, пытаясь разглядеть того, кто назвал последнюю цену. А в ложе у входа человек, который сделал заявку перед Малкольмом, пожал плечами, покачал головой и развернулся к аукционистам спиной. Его последняя заявка была всего в двадцать тысяч — маленькая надбавка к двум миллионам, которая, по-видимому, исчерпала его лимит.
Сам аукционист выглядел не слишком довольным.
— Итак, все сделали заявки? — снова спросил он.
И, поскольку больше желающих поторговаться не нашлось, объявил:
— Значит, все. Продано за два миллиона семьдесят тысяч гиней… э-э… покупателю напротив.
Аукционист снова переговорил со своими коллегами, и один из них вышел из кабинки, прихватив папку с бумагами. Он торопливо спустился вниз и поспешил вдоль арены навстречу служителю, который шел с нашей стороны. Оба они не спускали глаз с Малкольма.
— Эти два аукциониста боятся потерять тебя из виду, — заметил я. — Не так давно они здорово прогорели из-за того, что какой-то покупатель скрылся, не расплатившись.
— У них такой вид, будто они идут меня арестовывать, — Малкольм развеселился. В самом деле, оба аукциониста подошли к нему с двух сторон, вручили папку с документами и вежливо потребовали подписать купчую, в трех экземплярах, и немедленно. Потом спустились обратно на нижний уровень, но продолжали наблюдать за нами с непреклонной решимостью. Три следующих торга прошли без каких-либо неожиданностей, и мы с Малкольмом пошли вниз, на выход.
Аукционисты учтиво пригласили Малкольма в спокойный уголок в их большом офисе, и мы последовали за ними. Там они подсчитали стоимость того, что приобрел мой отец, и почтительно сообщили ему общую сумму. Малкольм выписал чек.