— Не захотели взять бабки — теперь с тем же результатом сосите лапу, — бросил он вслед вышедшим из здания суда защитникам природы и уселся в свой «бентли».
Рано радовался Илья Фридрихович, ой рано! Надо было внимательнее смотреть телевизионные новости. Тогда бы Тумасов наверняка обратил внимание на короткое выступление президента во время визита на Камчатку:
— Никакими производственными нуждами нельзя оправдывать варварское уничтожение уникальных природных ландшафтов, поскольку они принадлежат не только нам, но и нашим детям, внукам, правнукам. А если у кого-то другое мнение, пусть спросит у себя: выживет ли человечество в безжизненной пустыне?
На следующее утро Тумасову позвонили:
— Илья Фридрихович, я бы на твоем месте крепко подумал насчет заказника.
Именно звонивший проталкивал документы Тумасова. Он был человеком, хорошо знавшим, откуда дует ветер в коридорах власти. Илья Фридрихович тут же уловил его мысль. Если за дело возьмутся настоящие эксперты, проект могут вовсе закрыть.
Тумасов немедленно позвонил своим оппонентам. Сказал, что ему, как и всякому русскому человеку, безумно дорога родная природа. Поэтому он снова вместе со специалистами съездил в заказник. Они еще раз хорошенько определились на местности и нашли оптимальный вариант объездного пути. Конечно, он потребует от Тумасова дополнительных капиталовложений, но чем не пожертвуешь ради сохранения природы.
Слова Ильи Фридриховича приняли за чистую монету и даже предложили стать членом общества. Тумасов вежливо отказался, сославшись на чрезмерную занятость. При этом, не удержавшись, он заметил с завуалированным сарказмом:
— Для вас же главное не деньги, а участие человека в ваших делах. У меня же на это совершенно нет времени. Двадцать четыре часа в сутки занимаюсь бизнесом.
На том и распрощались.
Глава 5
Солнце клонилось к закату. Где-нибудь в бескрайней степи можно было бы наблюдать, как его диск медленно сползает за линию горизонта, окрашивая небо в багровые или алые тона. В большом городе все гораздо тоскливее. Громады зданий заслоняют сверкающий диск задолго до того, как его нижний край коснется земли. Солнце то скроется, то выглянет между домами, слепя идущих навстречу людей. И оттенки неба в минуты заката совсем не те. Выхлопы автомобилей и ядовитые выбросы заводов добавляют в общую картину мрачные серые краски, как бы подчеркивая монотонную бесцветную жизнь обычного человека в мегаполисе.
Бориса Рублева подобные фенологические нюансы мало интересовали. Он быстрым шагом пересекал скверик, торопясь домой. Было то пограничное время, когда обычные граждане все реже заходят в скверик и его заполняют всякие сомнительные личности. В стороне от заасфальтированной дорожки Рублев заметил какое-то подозрительное копошение. Подойдя ближе, он увидел трех парней и девушку. Молодые люди обступили ее, один из них обхватил девушку руками. Та судорожно дергалась, безуспешно пытаясь освободиться, и тихо вскрикивала. Присмотревшись, Борис догадался, почему она не зовет на помощь. Девушка была азиаткой — вьетнамкой или китаянкой. Нет, скорее китаянкой. Вьетнамки мельче и комплекцией, и чертами лица. Скорее всего, она жила в Москве без прописки, и милиции боялась еще сильнее, чем насильников.
Молодые люди являлись смешанной компанией: русский и двое кавказцев. Они, игнорируя попискивания жертвы, принялись деловито срывать с нее одежду.
— Эй, ребята, по какому случаю лезете к девушке? Может, сегодня День насильника? — сойдя с дорожки, поинтересовался Комбат.
Парни дружно уставились на него. Мужик крупный, но уже в возрасте, куда ему устоять против троих? И чего он прет на рожон? Неужели мент?
— А тэбе какой дэло? Ты что, мылиция? Или хочешь нам помочь? — вызывающе бросил один из кавказцев.
— Нет, я не из милиции и помогать вам не собираюсь. Четверо на одну хрупкую девушку — это беспредел. Да и трое — слишком много. Отпустите ее, ребята.
— Мы сами разберемся, кого нам отпускать, а кого нет. Иди, мужик, своей дорогой. Мы пока тебя не трогаем из уважения к твоему возрасту, но, если будешь нарываться, схлопочешь. Зачем тебе на старости лет ушибы и переломы?
— Ушибы мне действительно ни к чему, — согласился Комбат, — но девушку жалко. Не вижу я на ее лице радости от общения с вами.
— Ты, старый пердун, довыпендриваешься! Бери ноги в руки, пока мы их тебе не обломали, и чеши отсюда, — злобно бросил русский.
— Хорошо, я уйду, но только вместе с девушкой, — стоял на своем Рублев.
— Вы оба отсюда не уйдете, а уползете, — пообещал русский и шагнул к Борису.