— Тошно слышать подобное от женщины.
— Я серьезно, Гибсон.
Мими присела к столу, который еще сегодня утром накрыла новой скатертью. Он устроился в кресле напротив.
— Ладно, в чем дело?
Она набрала в легкие побольше воздуха:
— Арно Швайрон.
С поразительной прытью, если учесть, что гипсовый лубок с ноги сняли только неделю назад, Гибсон вскочил на ноги. Неуклюже заковылял к двери. Мими следовала за ним по пятам.
— Гибсон, нам нужно поговорить!
— Убирайся!
Она схватила его за плечи, но он сбросил ее руку. Лицо стало суровым.
— Гибсон, мы никогда не говорили о…
— Вон отсюда! — приказал он, распахивая дверь.
— Ты должен встретиться с ним. Он приходил в ресторан и просил меня помочь, и я…
Гибсон потряс кулаком в дюйме от ее лица, и впервые с тех пор, как она переступила порог этого дома, Мими испугалась.
— Это хуже репортеров! Хуже губернатора! Хуже, чем все страховые агенты, продавцы недвижимости, нищие попрошайки, проигравшиеся картежники и торговцы протезами, вместе взятые!
— Всем этим людям было что-то нужно от тебя, он же, напротив, хочет предложить кое-что взамен!
— Что?
— Благодарность.
— Мне она не нужна.
— Ради Бога, Гибсон.
— Я не могу говорить с ним. А тебе лучше уйти. Можешь сказать шефу, что ты готова пройти испытания. Становись пожарным, строй и дальше из себя шута.
— Я не уйду, пока ты не объяснишь, в чем дело.
— Убирайся!
Мими вздохнула. Как же с ним тяжело! Он подавлял окружающих, даже когда ничего не делал, когда беспомощный, в бинтах и гипсе сидел в своем кресле. А в гневе он был просто страшен.
Тем не менее Мими стояла на своем:
— Не уйду, пока мы не поговорим. Не понимаю, почему ты отказываешься принять этого беднягу, который всего лишь хочет сказать спасибо.
Гибсон сжал кулаки, словно собираясь ударить ее, затем провел рукой по волосам. Повернувшись спиной, он бормотал проклятия, от которых хотелось заткнуть уши.
— …Ты самая упрямая, тупоголовая женщина, какую мне приходилось встречать, ты вечно лезешь не в свое дело и…
— Мне приходилось выслушивать вещи и похуже, — Мими старалась сохранять спокойствие. — Почему бы вам не встретиться? Ему всего-то и нужно, что поблагодарить тебя. И спокойно продолжать жить. Даже если тебе наплевать на свою жизнь, подумай о нем.
— Я не вынесу его благодарности.
— Но почему?
Гибсон поднял голову и взглянул на нее. Он был сломлен, душевная травма терзала его куда больше физической.
— Кто бы ни был этот человек, я не могу с ним встречаться.
— Он вполне безобиден. Работает на ферме у Смита.
— Я не могу выслушивать его благодарности, потому что мне придется сказать ему правду, — прошептал Гибсон.
— И что же это за правда?
— Его жена погибла по моей вине.
Глава одиннадцатая
— О, нет, — голос Мими дрогнул. — Как это — погибла по твоей вине?
Он опустился на пол. Мими присела рядом, желая прикоснуться, утешить, но перед нею словно был гордый раненый зверь. Не стоит дразнить его. Лучше держаться на почтительном расстоянии.
— Я оставил там его жену, — тихо произнес он. — Оставил ее в том доме, и она погибла.
— Но на это были причины?
— Были, — признал он.
Гибсон отвел глаза. Мими проследила за его взглядом, но было очевидно, что вместо дивана, разбросанных на нем газет и подноса с обедом ему видится совсем другое.
Дым, огонь, пепел.
Из соседнего двора доносились возгласы играющих ребятишек. Он же слышал вой сирены, шум бушующего пламени.
И плач ребенка. Крики его матери.
— Расскажи мне, — попросила Мими. Видимо, он ни с кем еще не делился пережитой болью.
— В ту ночь я был во главе поисковой группы, — начал он просто. — Предполагалось, что я знаю свое дело. Со мной был только один напарник — Мик. Мы поднялись на верхний этаж. Воздуха оставалось только на пятнадцать минут.
— Воздуха?
— Мы носим за плечами баллоны. Полного баллона хватает на сорок пять минут. Но мы уже полчаса обыскивали здание. Думали, нашли всех. И наверх пошли, только чтобы пробить дыру для вентиляции. Знаешь, что это?
— Это было в письменной части экзамена, — вспомнила Мими. — Нужно прорубить в крыше отверстие, чтобы в здание проник холодный воздух.
— Верно. Так мы и должны были сделать. Но не успели даже начать, как шеф велел спускаться вниз. Здание вот-вот могло рухнуть, перекрытия уже трещали. Я шел последним. Тогда-то я и услышал этот звук. Без сомнения, это был плач ребенка. Ползком я пробрался на третий этаж. Дым был такой густой, что не видно было собственных рук.