Сектор дан до отказа.
Вот когда до зарезу нужна высота, чтобы увеличить скорость снижением. Но машина идет уже над самой водой озерка — откуда взять дополнительную скорость? Неоткуда!..
Враги снова на хвосте. Настигают. Летит вихрь брызг, срываемых винтами истребителя... По сторонам крутые берега озера. Они сближаются. Озеро делается у́же и у́же. Несколько мгновений — и оно превращается в теснину с крутыми обрывами высоких берегов. Немцам приходится менять строй, чтобы фланговые самолеты не врезались в откосы. Всего доля секунды, но ее достаточно Прохору: разворотом с набором высоты он выскакивает над берегом. «Перепрыгивает» через лес. Немцы проскочили за хвостом. Нужно использовать эти секунды — лечь на свой курс. Едва не цепляя крылом за деревья, Прохор снова разворачивается до курса 90. Послушная машина вращается почти на месте, ее крыло стоит вертикально. И сразу же в поле зрения Прохора оказываются четыре немца. Остальные куда-то исчезли. Четверка строится крестиком и начинает поливать Прохора огнем со всех сторон. Он пользуется каждой лощинкой, каждой складочкой местности, кустами, просеками. Машина утюжит деревья. Взгляд Прохора отыскивает новые укрытия, но, как псы, вцепившиеся в оленя, несутся по его следу четыре «мессершмитта». При каждом повороте головы, при каждом нажатии педали Прохор видит блеск их очередей. Однако движения его быстрее вражеских пуль. Едва заметив по блеску начало очереди, он «дает ногу». Послушный истребитель отворачивает. Сверкание выстрелов с другой стороны — другая нога. Так удается уберечь машину от попаданий в жизненные части. Пусть бьют по консолям, по корпусу. Только бы не поразили мотор и баки. Спасти машину, спасти себя, чтобы завтра снова...
Очередь резанула по фюзеляжу. Прохор бросает мащину в открывшуюся справа ложбинку. «Мессершмитт» проскакивает над головой, едва не задев преследуемого. Ложбинка тесна. Винт рубит ветви деревьев, срывает листья — за самолетом остается полоса оголенного леса.
Рядом с кабиной вспыхивает молния — снарядный разрыв. Осколок рассекает бровь. Кровь заливает глаза. Ничего не видно. Прохор чувствует, что мазнул машиной по кустам. Беречься земли! Но кровь стекает на глаза; багровый полог застилает все. Выхода нет — впереди только кровавый туман. Нужно садиться. Прохор проводит рукой по глазам. Сверкнул свет: просека в лесу. Зашел на посадку. Один за другим два снаряда рвутся у самой головы. Мельчайшие осколки впиваются в затылок, в руки, в колени. Последним усилием Прохор выравнивает машину. Она «бреет» по вершинам леса. По стальному животу самолета хлещут ветки и сучья. А сверху ясно слышимые теперь сквозь гул притихшего мотора беснуются пулеметы четырех «мессеров». Впереди, перед самым лицом, вспыхивает новая молния, гремит оглушающий взрыв. «Пушка «мессера», — отмечает сознание. Лицу становится жарко. Все плывет в багровом покое...
Выслушав доклад о том, что Прохор не вернулся с задания, полковник скрипнул зубами: Слепень не вернулся! Он знал, как трудно вырваться из цепких лап превосходящего числом противника, но все-таки сказал:
— Вернется.
Может быть, кое-кто и поверил ему, но я-то видел, что сам он думает совсем не то, что говорит.
Прошли сутки, другие. В каждом возвращающемся самолете мы хотели видеть истребитель Прохора, хотя все уже были уверены, что общий любимец погиб.
Кое-кто повторял за полковником:
— Может быть, вернется...
— Если в нем есть хоть капля крови, будет здесь... — говорил полковник, и глаза его загорались злым огоньком мести.
Противник продолжал контратаковать. Голова его танковой колонны, вклинившись в наше расположение, застряла на Лесных дорогах. То и дело взлетали наши штурмовики, чтобы бить по этой панцырной голове. Враг знал, как страшны для его танков советские штурмовики. От них невозможно укрыться ни в лесах, ни в болотах. Их бомбы и пушки настигают везде: переворачивают танки, разрывают гусеницы, вдребезги разносят транспорты с мотопехотой.