- Понял. Сегодня же ночью Тарлек умрет.
- Вот и славно. Возьми десяток егерей.
- А Брицелл? - Хардвар направился было к выходу, но вдруг обернулся.
- Брицеллу полезна прочная королевская власть. От короля он получает свое жалованье. В разорванной талунской смутой стране он никому не будет нужен. Поэтому он поддержит вас, ваше величество.
Новоиспеченный король, кивнув, вышел.
Бейона брезгливо присела на испорченную постель, оглядело, сморщив носик, царящий в комнате разгром.
- Вот и славно, мой мальчик. Кто же знал, что так все удачно выйдет?
И она рассмеялась низким грудным смехом, всей нутром ощущая ту цель, к которой стремилась всю жизнь - богатство и власть.
Отроги Облачного кряжа, под холмами жнивец, день двадцать третий, время суток неизвестно
Все таки в том, что Желвак прибился к нашему отряду можно при желании было усмотреть и преимущества и недостатки.
Вначале о хорошем.
Начать хотя бы с того, что первые четыре дня он вел нас, выступая в непривычной для себя роли проводника. Штольня тянулась очень далеко. Кому пришло в голову в стародавние времена пробивать такую выработку, крепить ее, поддерживать в исправном состоянии, ума не приложу.
Сперва мы видели отходящие влево и вправо через равные промежутки - шагов пятьдесят - штреки. Это само по себе объяснимо и понятно. Выпади мне честь руководить горными работами, то, призвав на подмогу весь опыт работ и кое-какие знания, вбитые мне в голову, а то и в другое место при помощи розог, в Школе, я сделал бы то же самое. Длинная штольня, как артерия в теле человека, несущая основной поток крови от сердца, от нее - штреки, чтобы разбежаться в стороны, отойти подальше и захватить как можно большую площадь для добычи самоцветов. От штреков наверняка должны разбегаться частые, недлинные рассечки, собственно где и велись работы. Все по правилам - не придерешься. Но потом черные лазы штреков перестали попадаться. А штольня тянулась и тянулась. Для чего? С какой целью? Кто даст ответ? Только давно умершие старатели, проделавшие эту поистине каторжную работу могли бы помочь. Но от них ждать подсказки не приходилось.
Ради интересу и чтобы занять себя хоть чем то я считал шаги. На четвертой тысяче споткнулся, ударился плечом о стойку и сбился. Больше не начинал. Да и Сущий с ней, со штольней этой. Самое интересное началось, когда она вывела нас в пещеру. Тут была вода. Думаю, и пещера была прогрызена подземной рекой. Там нам рассказывали, хотя, вообще-то в Соль-Эльринской Храмовой Школе этому не учат. Вот Академия в Вальоне, городе на озере, другое дело. Да там и учат не жрецов, а лекарей, рудознатцев, законников да мало ли кого еще. Всех не упомнишь. Наши отцы-наставники налегали все больше на историю материка и, главным образом Империи, древние и нынешние языки и на умение пользоваться Силой. Но какие-то знания об окружающем бренном мире все же давали.
Почему то именно лекции, не связанные с магическими заковыками запомнились мне больше всего. И теперь я мог бы доходчиво объяснить любому, проявившему любопытство, что холмы, в которых мы рылись на Красной Лошади, сложены сверху совсем не той породой, что несет в себе драгоценные камушки. Холмы - это самый обычный известняк. Из него на моей родине рубят камни для строительства домов. Дробят ее и получившийся щебень используют как подушку на прославившихся широко за пределами Приозерной Империи дорогах. Известняк послабее будет, чем гранит либо базальт, но все таки крепче, чем сланец, не говоря уже о глине. Но самое главное свойство известняка - он может размываться водой. Конечно, любой камень не выдержит, если изо дня в день на протяжении нескольких сот, а то и тысяч лет лить на него воду. Но известняк размоется раньше того же гранита.
Так вот, известняк лежал тут много лет назад, ровный как скатерка, пока из глубины земных недр не рванулась к воздуху и солнечному сиянию другая порода. Та, которая приносит кому успех и богатство, а кому разочарование и гибель. Как нужно разогреть камень, чтобы он потек? Мой разум воспринимать такое отказывался, рисуя картины третьего круга Преисподней - огненного, где вечно жарятся грешники, не прошедшие Поле Истины. Севернее холмов расплавленный камень прорвался и вспучился Облачным Кряжем, чьи вершины и пики поражают воображение всякого, увидевшего их впервые. А у нас не сдюжал. Только повздувал грибами известняковые пласты, взбугрив некогда ровную землю. А когда остывали жидкие камни и зародились в нем смарагды и топазы, бериллы и турмалины, горный хрусталь и гранаты.
Но известняк, хоть камень плохонький, а все же камень. Гнуться, как листовая медь под ударами молотка чеканщика он не захотел или не смог и пошел трещинами. Где мелкие и неглубокие, где широкие и протяженные, они пронизали все тело холмов. В трещины пошла вода. От частых ливней осенью - близкие горы придерживают набегающие с юга тучи и они изливаются на наши головы с середины яблочника почти до конца златолиста, до морозов. Весной - талая, от обильных снегов, которыми заметает нашу негостеприимную землю по той же причине, только в зимние месяцы - листопад, порошник, сечень, лютый да весь березозол обычно. Вода бежала, размывала и расширяла трещины в известняке. Они сливались, образуя желоба и каналы. Тоненькие водяные ручейки сливались в полноводные ручьи, а потом и в реки. Нам повезло, что лето выдалось сухое и жаркое. Безводное. Иначе брести нам по колено. а то и по пояс в ледяной воде. Кто бы подумал, шагая под землей, я радовался тому, что за весь жнивец не сорвалось ни единой дождинки с неба. Мысли о засухе, о неурожае и грядущем голоде куда-то спрятались.
Первое, что мы сделали, наткнувшись на весело журчащий в темноте ручеек, так это дружно упали на колени и пили взахлеб ломящую зубы воду. И гордые перворожденные, и грязные салэх.
Напились вволю и наполнили водой кожаный мех, оказавшийся среди припасов бережливого Желвака.
Вот тут пора добавить о второй выгоде от встречи нашего бывшего головы. Скопидом он оказался ужасный. Я так и не понял, накопил Желвак все это добро, будучи нашим начальником, или натаскал уже лишившись прибыльной должности, подбирая все, что плохо лежит? Скорее всего, и то, и другое. Рядом с добротными вещами, хранилось в его тайнике и множество бросового хлама. Здесь соседствовали добротные кожаные плащи, какие носят осенью арданы, и гнутые ложки, отличные сапоги - сам король одеть бы не погнушался - и треснутые горшки. И все это Желвак хотел утащить с собой. Пришлось убеждать его взять только самое новое и полезное, причем плащи, а их нашлось штук восемь, раздать всем - летняя жара под землю не проникала. Кроме плащей я настоял на емкости для воды, в остальном дав новому спутнику полную волю. Он и постарался. Набил огромный тюк, вызвав улыбку даже у невозмутимого Этлена.
Теперь мы были одеты и для блужданий в подземном мире, и на случай выхода на поверхность. Как ни крути, а лето уступало свои права более холодному времени года.
На этом преимущества желвакова общества заканчиваются и начинаются недостатки. Попутчиком он оказался не из самых лучших. В начале пути всю дорогу сканудил о том, как он любит перворожденных, в каких замечательных дружеских отношениях он был с Лох Белахом и прочими сборщиками подати. Этими рассказами он, прежде всего, измучил самих сидов, чем добился эффекта прямо противоположного желаемому. На мой взгляд, он в живых остался только потому, что Мак Кехта во время боя потеряла где-то свой корд.
К концу третьего дня, счет которым вел, сверяясь с каким-то внутренним чутьем, Этлен, Желвак успокоился, решив, очевидно, что никто его в смерти Лох Белаха не винит, и начал ныть, какой, дескать, у него тяжелый мешок. Тут уж взбеленился я. Взял его за шкирку драной, латаной рубахи и объяснил доходчиво, куда этот мешок он может себе засунуть, как будто кто заставлял его все это добро с собой волочить.
Вняв моим "уговорам", Желвак произвел решительную чистку мешка, оставив только самое дорогое и любимое.
Я радовался, тешась пустой надеждой, что нытья отныне не будет. Как бы не так! Теперь он решил играть роль постоянно обделяемого с харчами. Это верно. Пищу мы берегли, поскольку не знали, на сколько суток придется растянуть припасы из моего мешка. Перворожденные вообще клевали, как зензиверы - по малой крошке. Должно быть, не могли смириться с уязвляющей их гордость мыслью, что кормятся от щедрот жалкого человечишки.
А вот Желвак хотел есть всегда и помногу. Тут уж на него окороту найти мы не сумели. Ну, не морду же бить скудоумному? А слов он упорно не воспринимал. Тянул свое, как избалованный ребенок. В конце концов, я начал даже находить в его постоянных жалобах какое-то, пусть безрадостное, но развлечение. Мы с Гелкой даже затеяли нечто вроде игры - угадать какое еще "неоспоримое" доказательство необходимости увеличить свою порцию он придумает.
Так мы и шли. Этлен командовал, когда приходила пора сделать привал. Каким образом он определял: где день, где ночь? Наверное, нужно прожить больше тысячи лет, чтоб развить в себе такое ощущение времени. И направления. Ведь после того, как Желвак признался, что дальше он не отваживался забираться, поиском дороги занимался тоже телохранитель Мак Кехты.
Пещера есть полость в земле нерукотворная, учили нас в Школе. А, следовательно, разобраться, куда идти в ней очень и очень тяжело. Бесчисленные отнорки, повороты, перекрестки, когда ходы раздваивались, а через пару сотен шагов опять сходились. К стыду своему, вынужден сознаться - восемь лет работы под землей нисколечко не подготовили меня к подобному испытанию. А как перворожденный, представитель расы не сильно жаловавшей подземелья умудрялся не отклоняться от основного, "главного", тоннеля? Благодаря его чутью не единожды избегали мы обидного попадания в тупики лабиринтов и изматывающего блуждания по кругу в кольцевых промоинах.
Этлен шагал впереди, сжимая в левой руке факел. Правая всегда наготове. Уж я-то знал: случись что - клинок сам порхнет сиду в ладонь.
Мак Кехта, безучастная и какая-то неживая, шла за ним. Это было правильно - так спокойнее обоим. Следом за ней тащился, без умолку бормочущий себе под нос Желвак. После него - Гелка, а потом и я.
Когда мы шестой раз остановились на ночевку, правда, я не испытывал уверенности в том, что на верху тоже ночь, Этлен рассказал преследующем его целый "день" ощущение ветра на щеке. Это могло означать только одно - где-то неподалеку есть выход. Осталась самая малость - найти его. Большого выбора у нас не было - в такие переделки до сих пор я не попадал, но здравый смысл подсказывает: иди или по ветру, или против ветра. Сам по себе воздух не двигаться не начнет. Нужны хотя бы два отверстия, как в печи - труба и поддувало. А если одно из них будет на вершине холма, а второе - в низине, возникнет тяга.
Спорить и строить предположения никому не хотелось. Гелка вообще отмалчивалась, стараясь не произносить и самого слова "выход" - у арданов, а ведь по отцу с матерью она все же арданка, очень сильна боязнь спугнуть удачу, если много болтать о ней вслух. Наверное, у сидов тоже есть такое поверье и капризную удачу они уважают, несмотря на все потуги считать себя единственными законными властителями материка. Даже Этлен старался делать вид, будто всю жизнь собирается провести в пещере и что получает от скитаний с факелом в руке несказанное удовольствие. А Мак Кехта молчала, поджав губы. Понятное дело, высокородной ярлессе наша компания наверняка казалась грубой, не утонченной, а уж коли мне поблизости провонявшего грязью, потом и мочой Желвака находиться было не мед, то каково же ей? Ничего, выберемся, если Сущий не оставит своих рабов, и разойдемся каждый в свою сторону. Мы с Гелкой на юг прямиком двинем, чтоб до заморозков хотя бы в южные талы Ард'э'Клуэна выйти, а лучше всего - в Восточную марку Трегетрена. А до остальных мне дела нет. Не маленькие - няньки им не нужны.
На "утро" седьмого дня, подкрепившись наспех, все, не сговариваясь, уставились на старика-сида. Кому ж еще вести, как не ему?
Этлен покачал головой и, призвав всех сохранять неподвижность, высоко поднял факел, благо высота свода это позволяла. Закусай меня стрыгай! Пламя действительно легонько колебалось, наклоняясь все время в одном и том же направлении.
- Пойдем на ветер, - окончательно решил сид и мы двинулись.
Потеряли, таким образом, полдня.
Место, где свежий воздух врывался в каменные норы мы нашли, но находка принесла только разочарование.
Длинная трещина шириной в полторы ладони наискось расколола стену пещеры, начинаясь от пола и теряясь верхним концом где-то там, в непроглядной темноте, куда не доставал освещавший наш путь огонь.