Неземная такая тоска,будто чёрт зацепился случайно.Все уедут теперь в отпуска,и над домом опустится тайна.
Ты – уедешь, работы кляня.Всё прекрасно – когда переменно!Только я как в ловушке Вселенной!Этот дом не пускает меня!
Этот дом – старый друг, серый пёс,он мне шепчет почти незаметно:«Ты хотела в Стамбул или в Плёс,на Эльбрус, в царство шорохов ветра?
Брось, родимая!.. Дурь!.. Не мечтай!Вот – дела, вот – заботы, проблемы!Ты хотела в свой маленький рай,к новым тайнам забытой Вселенной?
Ты мечтала покинуть меня,к лету вырваться к чёрту из круга?..»…Круг замкнулся!.. Теперь без огня,без любви, без надежды, без друга.
Не посмела, как все, убежать!Думай, думай: за что тебе это?..Неземная московская гладьвместо прелестей прочего света?!
Неживая бетонная ширь.Точно чёрные вены – проспекты…На огромной деревне – пустырь.Дорогие, московские метры.
Коммуналка
Я хожу с потускневшим лицом,потому что живу с подлецом.
Нет, не с мужем, не с чёрствым отцом,а с соседом в лихой коммуналке –в сером доме с шикарным крыльцоми с помойкой в готической арке.
Говорят: «Коммуналка мертва!»Только лживы такие слова!
В нашем доме, как будто в Содоме,всё живёт, светлых радостей кроме.Бесконечные крутятся страсти:зависть, злоба, желание власти.За кастрюли воюем на печке,бестолковые мы человечки.
Мой сосед – алкоголик и бабник:если что-то случится – дерябнет,если кто-то ему что-то скажет –кулаком со всей одури вмажет.
И соседка – пропойца и шлюха –всё к дверям прижимается ухом.Нет… Она-то ни с кем не скандалит.Суп под утро в половнике варит.
Просыпается с ликом мегеры,если кончились все кавалеры.
А за стенкой хирурги лепечут,что всю жизнь этих идолов лечат…Дома, в морге – всё схожие морды.Наша жизнь – клокотанье аорты.
Мировые решаем задачи:кто на что сколотил себе дачу,кто ведро своровал, кто пелёнку,кто дал водки грудному ребёнку.
А хирург двадцать лет как мечтает:«Коммуналки Господь расселяет!»
Уже выросли дочки и внучки,поколенье четвёртое кошек,а в сознанье его хоть бы тучка,хоть сомненья мельчайший горошек!..
В нашем доме с шикарным крыльцомходят все с посеревшим лицом.
Облако покоя
Меня пленило облако покоятакой неотвратимой высоты,что кажется – дом нёсся над рекою,а в этом доме были яи ты.
И всё вокруг кружилось и смеялось –но только называлось тишиной.И я одна над миром оставалась –но ты над миром тоже был со мной.
А дом?.. А дом?.. Он две руки подставил –две комнаты, чтоб я за них взялась.Он тоже улыбался и лукавил,и нёсся вдоль сугробиков, смеясь,
и вдоль змеи – во льду затихшей речки,от всяческих там каяний и бед,а на его заснеженном крылечкевиднелись твой и мой остывший след.
Дом был в восторге, что к нему явились,что так, с лихвой, в нём огоньки зажглись,что, удивившись, так в него влюбились,в его покой, отчаянье и жизнь,
что даже книги серые на полке,что даже гулкий звон усталых стенрождали неожиданно и колконеведомое чувство перемен.
И радостно мне жить в ожившем доме,лишь прыткости его страшась слегка,под звоны ветра покориться дрёмеи твоему: «Но ты поспи пока!..».
…Пока-пока по миру дом летаети нет предела звучной тишине,пока на кухне чайник остывает,но – остывая – помнит обо мне.
Переезд
Переезжают за полночь соседи,навеки покидая старый дом.И старый дом,как будто в час последний,дубовой дверью хлопает с трудом.
Глядит окно,покрывшись сонным мраком,и люстра в поседевшем хрустале.И уезжают люди виноватонавстречу новой жизнии земле.
С соседями не стану я прощаться:увозят память, прошлое кляня…И начинает дом меня бояться.Дом начинает слушаться меня.
Фургон отъехал…Собирают вещиещё с помойки нищие в ночи.И смотрит вдаль почти по-человечьичердак-труба – остаток от печи.
А там, вдали, виднеется иное.(И слава богу, что не сносят дом.)К нему машины гордою стеноюспешат-гремят, мигают за окном.