– Можно сказать, мы всегда это так называли, – сказала она.
– Они ведь больше ничего тебе не делали? – уточнил Ян, пробегая рукой по светлым волосам песочного оттенка, чтобы убрать их со лба. Ему нужна стрижка. Ей нравилось, когда волосы были длиннее, особенно, когда они падали ему на глаза, когда он наклонялся над чертежами. Но если мистер Ян Босс Эшер хотел, чтобы его волосы подходили к красивому пиджаку, который был сейчас на нем, ему стоит привести волосы в порядок. – Я думал…
– Мы с ребятами теперь ладим, – прервала она. – Мне уже давно не нужно заваривать двери их машин.
– Слава Богу. Ты ходячая опасность судебного иска.
– Потому что я единственная женщина в команде?
– Потому что ты маньячка.
– Ты всех женщин, которые тебе не нравятся, называешь маньячками? Тебе так легче?
Она скрестила руки на груди, прислонившись к стене дверного проема. Она чувствовала себя как угодно, но только не расслабленно рядом с Яном Эшером, но ему не стоило об этом знать.
Некоторое время он молчал. Потом кивнул.
– Ты права. Это было нечестно с моей стороны, – согласился он, наклоняясь вперед перед столом и складывая руки в замок. Его губы были плотно сжаты, как это было всегда, когда она заходила в комнату. – Мне жаль, что я так сказал.
Она пожала плечами.
– Все в порядке. После того, как ты меня трахнул и бросил, я называла тебя последними словами и даже придумала несколько новых. Можешь звать меня маньячкой, если хочешь.
Ян тут же встал, подошел, даже побежал, к двери и плотно ее закрыл.
– Ты не могла бы говорить потише? – спросил он. – Я пытаюсь блюсти репутацию.
– Тогда зачем ты меня нанял? – поинтересовалась она.
– Я тебя не нанимал. Это мой отец тебя нанял.
– О, да. Тогда почему ты меня не уволил?
– Потому что ты очень хорошо работаешь.
– И ты не так уж плох, – заметила она, подмигивая. Поскольку ей больше нечего было терять, она повернулась и села на его стол.
– Я говорил не о той ночи.
Она скрестила ноги, что было сложно сделать в узких брюках, но она справилась.
– О... «та ночь». У нее есть имя. Я так хороша в постели, что у нашей единственной ночи уже есть имя.
– Та глупая ночь, – сказал он. – Та пьяная ночь.
– Мы не были пьяны. Ты выпил два пива, а я две стопки виски, а мы с тобой не легковесы. Не вини выпивку в том, что ты сделал неправильный выбор, – попросила она, вздернув подбородок. – И было ли это неправильным выбором? Это ты скажи мне.
– Да, был. То, что я сейчас разговариваю с тобой об этом, доказывает, что это был неправильный выбор. Я не хочу подобного разговора с любым из своих подчиненных. Я пытаюсь быть хорошим боссом, а ты не помогаешь.
– Как это я не помогаю? – спросила она.
– Потому что ты не хочешь, чтобы я был хорошим боссом.
Искре почти стало его жаль. Почти. Он был богат, красив, ему на блюдечке преподнесли высокооплачиваемую работу в мультимиллионной строительной компании, комплименты от папочки, поэтому ей было действительно трудно проявить сочувствие к этому мужчине. Если у него и были настоящие проблемы, то, черт побери, это не она.
Затем снова она вспоминала его двухметровый рост, широкие плечи и то, как он был раздражающе хорош в постели. Она знала это благодаря «той ночи» полгода назад. И это означало, что ей немного его жаль. Совсем чуточку. Но она ему это не скажет. Ему не нужно знать, что он ей нравится. Чем меньше он будет об этом знать, тем лучше.
– Бедный Ян, – хмыкнула она, качая головой. – Жертва желания. О твоей жизни можно снять фильм. Мы можем попросить сыграть тебя Криса Хемсворта. У вас одинаковый цвет волос. И плечи. Я помню об этом, потому что кусала их.
– Ты кусала плечи Криса Хемсворта?
– Леди так не поступают. Жаль, что я не леди.
– Искра. – Он хотел скрестить руки на груди, но передумал. Вместо этого он засунул руки в карманы, будто там им будет безопаснее.
– Ян.
– Тебе не стоит называть меня Яном. Когда ты называешь меня так, люди начинают думать, что мы больше, чем босс и подчиненная.
– Как-то раз я заскочила в твой душ, чтобы смыть твою сперму со своей спины после продолжительного секса раком. А теперь... скажи мне, насколько мы просто босс и подчиненная.
– Ты, – сказал он.
– Я.
– Зачем мне это терпеть? – спросил он. – Какая-то скрытая форма мазохизма, да?