Я даже не заметил, что мы давно не стоим, а идем по коридору, еще раз улыбнувшись, она сворачивает в кабинет, а я иду к стойке.
- Ах да, - выглядывает из-за двери врач, - в первые дни, с целью поддержания сердечной и печеночной функций организма, я назначила Мари капельницы.
Она приподымает брови.
- Вы сможете с этим справиться? – наши глаза встречаются, я резко мотаю головой, - ладно, в вене у вашего питомца стоит катетер, следите за ним. А я приеду завтра, в любом случае я должна осмотреть ее, туда-сюда собаку мы таскать не будем.
- Ну как Мари?
Поставила локти на стол Забейворота, не спеша выполнять свои обязанности.
- Лучше, - не знаю почему, непроизвольно оглядываюсь на кабинет доктора.
Мне хочется, чтобы она ещё рассказала мне о том, что с моей собакой все будет хорошо. Я не желаю оставаться один на один со своим горем. Дома я лезу на стену, я привык жить с Мари. Хватаюсь за пустой поводок, кладу корм в миску, наливаю воду, сердце колотится каждый раз, когда я смотрю на пустую подстилку.
Мне не помогают ни книги, ни фильмы, ни даже работа. Какая работа, когда я работаю с Мари, она мой напарник. Глеб Дмитриевич меня не трогает, искренне сочувствуя. Они вместе с женой приглашают меня на ужин, пытаясь отвлечь, но все чего я хочу, чтобы моя собака поправилась. Поэтому доктор, умеющий меня успокаивать, мне необходим больше чем воздух.
Я ещё раз смотрю на дверь, но рыжая меня отвлекает:
- А почему ты выбрал именно лабрадор-ретривера?
Перевожу безразличный взгляд на копну рыжих волос. На меня смотрит худое лицо с россыпью веснушек, с острым носом и такими же острыми скулами. Я уверен, кто-то наверняка посчитает ее симпатичной. Но я не собираюсь рассказывать очень откровенную и жутко личную историю о том, как Мари, будучи щенком, выползла из коробки и выбрала меня сама, буквально вцепившись в ноги. О том, как я впервые влюбился по-настоящему, взглянув в умные, чёрные глаза моей собаки, а теперь она лежит там, за стеклом, и я ничего не могу с этим поделать.
- Других не было, - холодно отвечаю девушке, искренне радуясь, что она погружается в бумаги, ставя какие-то печати.
Последняя дверь по коридору открывается, и я оборачиваюсь на звук. Она на меня даже не смотрит. Разговаривая по телефону, Ирина Владимировна привычно улыбается. Но это не ветеринарный доктор в удобном медицинском костюме и какой-то невнятной белой обуви на низком ходу. К регистратуре идет женщина, именно женщина, ни девушка, ни девчонка, а потрясающая, чуть за тридцать с красивыми распущенными волосами и горящими глазами. На ней чёрные брюки, по полу стучат каблуки, а в расстёгнутом пиджаке виднеется нечто из женского гардероба название чего, естественно, я не знаю. Оно без лямок, заманчиво приподымает пышную грудь серебристо-черным покровом.
Ирина Владимировна не худая, её формы манят округлостью, мраморно-гипсовыми изгибами, элегантными плавными линиями. Таких женщин изображают на картинах и увековечивают в скульптурах.
Она обходит меня по длинной дуге и кладет ключи, передавая их Забейвороте. Меня как будто нет. В нос ударяет запах сладковатых духов. Не могу оторвать взгляда от розового блеска на губах, она явно подкрасилась.
- Уже отработали? – смеется рыжая.
- Ага, спасибо, Оль, - расписывается Ирина в журнале.
- У вас свидание?
Ольга Забейворота, точно, так ее зовут, хихикает, а Ирина улыбается.
- Годовщина с мужем у нас.
Я видел кольцо, но думал о собаке, а сейчас эта информация неприятно царапает по коже. Ветеринарный доктор плавно покидает клинику, так ни разу и не взглянув в мою сторону. Она говорит "до свидания" ни кому-то конкретно, а в пустоту.
А я не могу справиться с губами, что сами по себе шепчут:
- До свидания.
Глава 4. Павел
Когда позвонили из клиники и сообщили, что приедет врач, я бросился убирать в доме. Мари была непривычно спокойной, а я попытался за полчаса избавиться от бардака, который планомерно разводил последнюю неделю. Вдобавок, собственная собака описала мне майку и штаны, и когда зазвенела трель звонка, я не успел переодеться. На Ирине была тёплая кофта, наброшенная на очередной топ без лямок, и шёлковые чёрные брюки, волосы распущены, а глаза привычно сияют. Она излучает тепло, кажется, у неё никогда не бывает плохого настроения. Не знаю в какой очереди она отстояла за такой большой грудью, но определённо точно хотелось рассмотреть её поближе, а лучше помять хорошенько руками. Сумасшедшие мысли человека, что добрую половину ночи ухаживал за больной собакой.