— Зачем? — спросил его Дортмундер.
— У нас все еще есть шанс на тридцать кусков, — сказал Келп. — И снова по сто пятьдесят в неделю, пока мы готовимся.
— Готовимся к чему?
— Вытащить из тюрьмы Гринвуда, — уточнил Келп.
Дортмундер скривился.
— Здесь кто-то видит привидения, — сказал он. Подошел к столу, взял свой кофе и выпил.
Келп не унимался:
— Гринвуд сгорел, и он знает это. Его адвокат говорит то же самое, у него нет шансов на оправдание. И они отмотают ему на всю катушку, потому что они сильно огорчены, что камушек испарился. Так что — либо он вернет им камень, чтобы облегчить приговор, либо отдаст камень нам, чтобы мы вытащили его. из тюрьмы. Все, что нужно сделать, — вломиться туда и достать его, Гринвуда, и камень — наш. А там… каждому по тридцать кусков, вот так-то вот.
Дортмундер нахмурился.
— Где он?
— В тюрьме.
— Я знаю это, — сказал Дортмундер. — В смысле — в какой? В обычной?
— Не-е. Там были какие-то неприятности, ну они и перевели его с Манхэттена.
— Неприятности? Какие неприятности?
— Ну, мы были белые люди, которые украли изумруд у черных людей, поэтому целая толпа заводных типов из Гарлема села в подземку, приехала в тюрягу и устроила тарарам. Они хотели линчевать его.
— Линчевать Гринвуда?
— Я не знаю, где они этому научились, — Келп пожал плечами.
— Мы «брали» эту штуку для Айко, — сказал Дортмундер. — Он-то черный.
— Ну да, только об этом никто не знает.
— Да стоит только взглянуть на него, — возмутился Дортмундер.
Келп покачал головой.
— Я говорю, никто не знает, что он стоит… за этой кражей.
— Ох, — Дортмундер обошел комнату, грызя костяшку большого пальца правой руки, как всегда в момент раздумья. — Так где же он? В какой тюрьме?
— Ты имеешь в виду Гринвуда?
Дортмундер перестал ходить и тяжело поглядел на Келпа.
— Нет, я имею в виду короля Фарука.
Келп был сбит с толку.
— Короля Фарука? Я не слышал о нем сто лет. Он что, тоже где-то сидит?
Дортмундер вздохнул.
— Я имел в виду Гринвуда.
— Что же общего…
— Это был сарказм, — проворчал Дортмундер. — Я больше так не буду. Так в какой тюряге сидит Гринвуд?
— А-а, в какой-то симпатичной, на Лонг-Айленде.
Дортмундер подозрительно посмотрел на Келпа. Тот сказал это слишком легко, как бы совсем невзначай.
— В какой-то симпатичной тюряге?
— Это тюрьма какого-то графства или что-то в таком духе, — сказал Келп. — Они держат его там до суда.
— Очень плохо, что он не смог выйти под залог, — огорчился Дортмундер.
— Может быть, судья сумел прочесть его мысли, — предположил Келп.
— Или его досье со всеми его историями, — сказал Дортмундер. Он снова стал ходить по комнате, грызть палец, думать.
Келп сказал:
— Мы просто делаем второй дубль, вот и все. Чего волноваться?
— Я не знаю, — сказал Дортмундер. — Но когда оказывается, что дело дрянь, я люблю оставлять его в покое. К чему ломать плохую карту на хорошую?
— У тебя есть что-нибудь другое за пазухой? — поинтересовался Келп.
— Нет.
Келп обвел жестом конуру Дортмундера.
— Глядя на все это, не скажешь, что у тебя полный блеск. В самом худшем варианте мы просто снова получаем зарплату от Айко.
— Я понимаю, — сказал Дортмундер. Сомнения все еще мучили его, но он пожал плечами и сказал: — Чего мне терять? Ты на машине?
— Естественно.
— Ты можешь ею управлять?
Келп почувствовал себя оскорбленным.
— Если мог управлять тем «кадди», — сказал он с негодованием. — Хотя проклятая штуковина хотела сама управлять собой…
— Конечно, конечно, — согласился Дортмундер. — Помоги мне упаковаться.
2
Майор Айко сидел за своим письменным столом, перед ним лежали досье на Эндрю Филипа Келпа, самое первое, которое он завел в начале этого дела, и досье на Джона Арчибальда Дортмундера, появившееся, когда Келп впервые предложил, чтобы Дортмундер возглавил операцию. Было еще и досье на Алана Джорджа Гринвуда, которое майор затребовал сразу же, как только услышал его имя в ходе телерепортажей об ограблении. И теперь предстояло добавить к этой распухающей подшивке досье на Юджина Эндрю Проскера, адвоката.
Адвоката Гринвуда. Досье живописало пятидесятитрехлетнего юриста, обладателя офиса в просевшем здании ближе к окраине и судам, а также обширного дома, расположенного на нескольких поросших леском акрах земли в исключительно дорогой и элитной части Коннектикута. Ю. Эндрю Проскер, как он сам себя называл, имел все атрибуты богатого человека, включая конюшню на двух скаковых лошадей на Лонг-Айленде, совладельцем которых он являлся, и блондинку-любовницу в квартире на Восточной Шестьдесят Третьей улице, которой, как он думал, владел только он один. В здании Криминального суда он имел репутацию сомнительной честности, и его клиенты обычно относились к числу пользующихся наиболее дурной славой, но ни одна официальная жалоба на него ни разу не была подана, так что в пределах неких специфических границ он мог казаться заслуживающим доверия. Как якобы сказал о Проскере один из его бывших клиентов: «Я спокойно оставлю Энди на целую ночь один на один с собственной сестрой, если у нее при себе будет не больше шестнадцати центов».