— Что слышно об изумруде? — спросил Дортмундер.
Проскер развел руками:
— Он говорит, что в этом смысле ему удалось выйти из положения. Он говорит, что ваш коллега Чефвик отдал камень ему и что он спрятал его прежде, чем его схватили, и еще он говорит, что теперь камушек спрятан в надежном месте, о котором никто, кроме него, не знает.
Дортмундер сказал:
— Уговор такой — мы вытаскиваем его из тюрьмы, и он вручает нам изумруд, чтобы все получили то, что было положено.
— Абсолютно верно.
— И вы будете посредником.
Проскер улыбнулся.
— В определенных пределах, — сказал он. — Я ведь должен оградить себя.
— Зачем?
— Зачем? Затем, что я не хочу, чтобы меня арестовали, я не хочу, чтобы меня лишили звания адвоката, я не хочу занимать камеру рядом с Гринвудом.
Дортмундер покачал головой.
— Нет, я имею в виду, зачем бы вам вообще быть этим посредником? Зачем хотя бы на дюйм высовывать голову?
— О да! — улыбка Проскера сделалась скромной. — Каждый делает то, что может для своего клиента. И конечно, если вы в самом деле спасете юного Гринвуда, он сумеет значительно больше заплатить по законному счету, не так ли?
— В некотором роде по незаконному счету на этот раз, — сказал Келп и хохотнул.
Дортмундер повернулся к майору.
— И мы снова начинаем получать зарплату, верно?
Майор неохотно кивнул.
— Это становится более дорогостоящим, чем я рассчитывал, — сказал он, — но, по-видимому, я должен продолжать начатое.
— Не напрягайтесь так, майор, — посоветовал Дортмундер.
Майор с натянутой улыбкой заметил:
— Вы, Дортмундер, вероятно, не в курсе того, что Талабво не слишком богатая страна. Наш валовой национальный продукт только недавно перевалил за двенадцать миллионов долларов. Мы не можем поддерживать иностранных преступников так, как это делают некоторые другие державы.
Дортмундер ощерился:
— Какие это державы, майор?
— Я не уточняю…
— И все-таки, на что вы намекаете, майор?
— Ну, ну, — сказал Проскер снисходительным тоном, — давайте обойдемся без демонстрации национализма. Я убежден, что каждый из нас по-своему патриот, но в данный момент важны Алан Гринвуд и Изумруд Талабво. У меня тут есть кое-что… — Он взял свой атташе-кейс, положил к себе на колени, щелкнул замками и поднял крышку. — Кому это передать, вам, Дортмундер?
— А что там у вас?
— Несколько внутренних планов тюрьмы, выполненных Гринвудом. Несколько фотографий, которые сделал я сам. Листок с предложениями Гринвуда, касающимися передвижений охраны, и тому подобное, — Проскер вытащил из атташе-кейса три пухлых конверта и подал их Дортмундеру.
После этого еще немного поболтали, большей частью, чтобы убить время, пока не кончатся напитки, а потом все встали и пожали друг другу руки. Майор Айко остался наконец один в своем кабинете и стал пожевывать щеку, что он частенько делал, когда был зол на себя или обеспокоен.
Сейчас он был и зол на себя, и обеспокоен. Как мог он допустить такую промашку — сказать при Дортмундере, насколько бедна Талабво. В тот момент Дортмундера отвлек шовинизм, но не припомнит ли он это заявление после и не начнет ли складывать два и два?
Майор подошел к окну и взглянул на Пятую авеню и парк. Обычно этот вид доставлял ему удовольствие, хотя бы знанием того, насколько дорогим этот вид был и как много людей в мире, вероятно, не могут себе позволить созерцать подобные картины, но в данный момент майор был слишком обеспокоен, чтобы эгоистически наслаждаться удовольствиями. Он видел, как Келп, Проскер и Дортмундер вышли из здания, как рассмеялся Проскер, как все они пожали друг другу руки, видел, как Проскер поймал такси, сел в него и уехал, видел, как Дортмундер и Келп пересекли улицу и вошли в парк. Они медленно удалялись по утрамбованной дорожке, Дортмундер нес три больших конверта в левой руке. Майор Айко смотрел им вслед, пока они не скрылись из вида.
3
— Симпатичное местечко, — сказал Келп.