Я иду около сверхважного стратегического объекта. Инструкция, как и покойный Рымаров, вариант оставляли только один. Поскольку сушки, как ни в чем не бывало, направляются прежним курсом, надо открывать огонь. Снял предохранительные кольца с оружия, выпустил сразу все четыре неуправляемые ракеты и открыл огонь из пушек. Скромнее надо быть ребята. Здесь девки только наши.
Две ракеты прошли мимо, но две цепанули ближнюю ко мне. Бронирование сушки позволяет при удаче уцелеть после прямого попадания ракеты, но не такие уж они мощные. То ли ракеты подействовали на пилота, то ли машина была повреждена, но оставшись целой, маневр ухода с траектории огня сушка выполнила небрежно. Фактически она просто развернулась, теряя скорость, и подставила мне бок, в который я с удовольствием всадил длинную очередь. Сушка дернулась и полого пошла вниз.
Сбил я ее или нет, мне было уже не до этого. Вторая сушка начала агрессивно теснить меня, стремясь поскорее сбить. Нет, в машине не наш! Свой так оголтело атаковать не будет. Я с трудом отбивался, крутясь на виражах. По мастерству он явно меня превосходил. Если за сушкой сидит новичок, как пытался мне втюрить Белобородов, то я шлюха из царского борделя, а не курсант краснознаменных курсов.
Моего соперника, какой там, противника подводило стремление покончить со мной побыстрее. Он атаковал напропалую, а я экономно оборонялся, вовсю используя тактику разгона и короткой остановки. Сушка попыталась прижать меня к земле, сделав горку и атакуя в лоб. Но и я пошел навстречу в лобовую. Секунда и мы оказались друг против друга в мгновенной атаке ударив из пушек – я - щедрой длинной очередью, не жалея снарядов, а мой противник – короткой, в десяток снарядов. Позже оказалось, что это были его последние боеприпасы.
Итог – сушка врага свалилась в пике, но потом полого села, управляемая кибер-пилотом. Моя сушка, потеряв часть лобового пластика и получив пару снарядов в броню, была сравнительно целой. Правда, я получил ожог от раскаленного пластика в район груди, но это было только терпимо больно, но не смертельно. Еще один осколок пробуравил кожу на щеке и оттуда постоянно вытекала струйка крови, мешая мне сосредоточиться.
Дал приказ кибер-пилоту садится на аэродромную пятку и только теперь обратил внимание на усилившийся гвалт в эфире. О, как там орали, главным образом поминая меня. Бесновался Белобородов, перечисляя различные интимные вещи, сопровождаемые его секс со мной. Ему вторил Сидоров, поминая козу имени его родного. Я вслушался в разговор. Нет, Сидоров защищал меня! Я приободрился и передал в эфир:
– Я борт 27, произвожу посадку.
Простенькое сообщение вызвало новую бурю возмущений. Но я уже не обращал внимания на вопли командиров, понимая, что это только начало длительной головомойки. Сейчас меня увидят визуально и вот тогда пойдут, как говорится, ягодки. "Работа" офицеров со мной после поединка с Ладыгиным покажется ласковой похвалой.
Когда я вылез из сушки – вручную, лифт машины не работал, смертельно контуженый снарядами, – меня уже ожидала комиссия по встрече: Оладьин, Сидоров, незнакомые и полузнакомые офицеры.
Сидоров поздоровался со мной матом, посмотрел на измазанное кровью лицо. Видимо, видок у меня был соответствующий, поскольку подполковник помолчал и уже спокойным голосом потребовал к сушке медика.
Горячка боя спадала, стало очевидно, что действительно пора показаться фельдшеру. Голова вдруг закружилась и я шлепнулся в банальный обморок…
Остро защипало в носу. Я дернул головой и удостоился сентенции:
– Не вздрагивай, курсант, не невеста в брачной постели.
Открыл глаза. Рядом родимая сушка нависла своей тушкой. Подумал и закашлялся от смеха. Стихами заговорил. Это от раны или от ожидания трепки? Надо мной стоял человек со змеей на мундире и протирал мое лицо от крови. Медик появился.
Слышались голоса техников, рассуждавших об объемах ремонта.
– Да нет, какой два дня, смотри, автоматику надо всю перебирать, пластик менять, броню опять же перебрать, вдруг силовую сетку дестабилизировало, – рассуждал уверенный голос. – Хорошо попало. Пилот был опытный, прости господи, несколькими снарядами машину из строя вывел.
– Но кибер пишет…
– Вот-вот, еще кибер-пилота надо промодулировать на предмет повреждений. Бортовому компу тоже могло достаться. Так шкарябнуло, он тебе сейчас покажет день рождения бабушки английского короля, а не состояние машины.
– Очнулся, курсант? – Надо мной навис незнакомый полковник, недобро щурясь.
Я понял – надо вставать. Медик залил рану на голове лечебным клеем, шлепнул лейкопластырь. Констатировал:
– Рана не серьезная, но крови вытекло много, суток на пять освободить от всех занятий и физподготовки.
– Я его сейчас освобожу! – взревел полковник, глядя на поднимающегося меня, – ты почему приказы старших по званию игнорируешь?
Мне удалось кое-как встать на ноги, голова закружилась, но второй раз в обморок я не бухнулся.
Неловко козырнул, забыв, что на голове ничего нет.
– Разрешите доложить, товарищ полковник, действовал согласно инструкции Д-34 ОГВ пункт 2 прим.
Белобородов покраснел от перегрузки отрицательными эмоциями.
– Какой еще инструкции? – заорал он.
Оладьин кашлянул, привлекая к себе внимание полковника и пояснил:
– Согласно этой инструкции, если приблизившееся воздушное судно в районе важных объектов открыло прицельный огонь в результате чего наблюдаются потери, пилот имеет полное право открывать огонь на поражение.
– То есть как, – растерялся Белобородов, – его еще оправдают?
– Не будем забегать вперед, – не определился с будущим Оладьин, – ты, курсант, под присмотром медика иди на губу, пусть он более предметно определит, сколько там тебе отлеживаться. Для начала получай, как уже говорилось, пять суток и лечись, благо медпункт у нас рядом с губой.
Я посмотрел на сушку, медленно увозимую в ремонтные боксы ремонтным катером, чертыхнулся и отправился на гауптвахту – лечиться, да простится мне подобный каламбур.
Глава 10
На случай, если я в боевой горячке решусь удрать на пути на гауптвахту, а официально – для помощи раненому, меня сопроводили два сержанта – техника и медик. Технари, впечатленные боем, – курсант сбил целых две сушки, – мне действительно помогали. Ноги были как ватные, голова кружилась и на губу я явился полубессознательном состоянии. Персонал – старший сержант и два контрактника – ознакомились с приказом и поприветствовали меня снятием ремня и изъятием комбинезона. Впрочем, медик, носящий три звездочки старшего лейтенанта, строго прописал мне постельный режим без всяких шуточек, используемых на губе для воспитания провинившихся.
Старший сержант сообщил, что у него уже есть подобный приказ от Оладьина, переданный по связи. Они сноровисто уволокли меня в камеру, уложили на кровать и, сняв ботинки, приказали спать.
Я сладко вытянулся. Последний час оказался слишком напряженным – бой, ранение, Белобородов с его обещанием расстрелять без трибунала. Мозги раскалились от напряжения и требовали передышки.
Но пришедший медик прогнал сон. Он содрал наспех наклеенный лейкопластырь, долго разглядывал рану на голове, что-то она ему не понравилась. Раскрыл свой медицинский чемоданчик, вытащил пачку одноразовых шприцов, помог снять нательную рубашку, всадил в вену шприц, а потом влил три ампулы с разной гадостью. Ожог на груди благодаря противоперегрузочному комбинезону почти не болел. Медик едва уделил ему внимание, походя налепив лейкопластырь.
– Рану на голове закрывать не буду, пусть дышит, – предупредил он, – клея достаточно, но ты ее во сне не потревожь, кровотечение может возникнуть снова.