Майор Финогенов, разнесчастный зам комэска, удрученно отрицательно помотал головой.
– Я хотел бы просто напомнить, что на культурно-массовую и патриотическую работу дивизии в месяц выделяется еще 5 тысяч рублей. А указом президента Российской Федерации десятилетней давности 5 % билетов любого культурного мероприятия выделяются фронтовым частям вне очереди.
Финогенов съежился.
Я решил закончить на оптимистической ноте.
– Поскольку денег никто не касался, а бухгалтерия через два дня закроет ведомости на этот месяц, предлагаю командованию выделить энную сумму к ближайшему празднику – через два дня у капитана Киврова родится сын.
Зря я это сказал. У Киврова лицо стало мертвенно-бледным, он только пролепетал:
– Так ведь врачи определили дочь и через неделю.
Я постарался проигнорировать это нервное трепетание и посмотрел на Ардашева.
– Разумеется, – у того не было никаких возражений.
– Переходим ко второй части.
Я многообещающе посмотрел на Любаревич. Медик вначале гордо распрямилась и решила пойти в жесткую рукопашную, но потом вспомнила соотношение полов, состряпала застенчивую улыбку. Я напрягся. Это тебе не простодушная дог энд пони Ардашев лимитед. Тут тебя в пару минут разденут, а потом еще и сам будешь виноват. Я решил держаться официальной линии.
– Товарищ капитан медицинской службы, – спросил я у нее, – согласно представленным мне медицинским картам, здоровье у пилотов просто железное. За три года ни одного отстранения по состоянию здоровья. Правда, обнаруженные мною полные медицинские файлы указывают другое. Два вопроса:
Первый – почему вы таким образом подрываете боеготовность части
Второй – покажите мне план борьбы с хроническими болезнями у так называемых здоровых.
Я выразительно посмотрел на Любаревич, хотя в большей степени хотелось увидеть лица товарищей пилотов и командиров.
Медик не испугалась таким вопросам, наоборот, она прогнулась с грацией волчицы и ехидно мне улыбнулась. Потом встала в позу примерной ученицы, которую незаслуженно обидел строгий учитель.
Пилоты задвигались, мне показалось, что сейчас они создадут стенку, прикрывая Любаревич. Эх, я бы тоже прикрыл.
Ардашев разрядил ситуацию.
– Товарищ представитель главкома, – примиряюще сказал он. – вы понимаете, что в условиях постоянного наращивания сил саргами в воздушной зоне Москвы и высокого патриотического духа пилотов отстранить их от боевых действий стало невозможно.
– Понимаю, – согласно кинул я.
– Помимо этого, есть распоряжение начальника штаба Московского военного округа о разрешении использовать ограниченно годных пилотов на добровольческих началах.
– Где оно? – живо поинтересовался я.
– Устное, – разочаровал меня Ардашев. Я распорядился:
– Командир полка и командиры эскадрилий, начальник отдела кадров и полковой врач, даю вам двое суток для наведения порядка. Доклад об обнаруженных непорядках будет направлен Ладыгину. Пока только ему. Понятно?
Глава 20
День накладывался на день. В элитной части новичков не бросали в бой, как щенят в воду. Кадровая политика. Или был какой-то негласный приказ. Но летал я мало, иной раз по паре раз в неделю. Учили, правда, много. Так много, что пухла голова. Держался, помня слова Александра Васильевича об учении.
Общая военная ситуация была очевидна и без анализа отдельных примеров. Попытка отбросить саргов с орбиты над Москвой закончилась кровавой мясорубкой с обоих сторон. Я слышал, что одна авиадивизия была расформирована, а две пришлось отвести на переформирование – от них почти ничего не осталось. Сарги, правда, тоже понесли большие потери и на какое-то время перестали крупными силами показываться над Москвой. Союзникам России тоже приходилось туго. ВВКС НАТО сумели оградить Европу от беспощадной бомбардировки, но им это обошлось в несколько тысяч кораблей, что практически обескровило имеющиеся регулярные авиационные части.
Свои права представителя я использовал мало. Наличие проверяющего в дивизии, и, главное, переключение политики командиров от бравады к дисциплине заставило пилотов быть поаккуратнее.
Единственно, кто открыто выступил против меня, вполне естественно стала капитан медицинской службы Любаревич Валентина Сергеевна. О нет, она не устроила бунт и не побежала со слезами к комдиву. Ардашев дал ей три наряда, сквозь пальцы посмотрев на их выполнение. Я-то как раз посмотрел. Наряды были полностью выполнены. Разговаривала она со мной очень вежливо и даже подробно объяснила мне состояние моего здоровья. Оказывается, у меня не все в порядке с коленом (ушиб еще в университете) и она порекомендовала пройти курс физиотерапии. Я согласился и попытался удрать. Наивные мечты! Блокированная дверь остановила меня через три шага. Конечно, моя электронная печать откроет любую дверь, но, в конце концов, это уж совсем похоже на бегство. Я гордо вернулся обратно. Любаревич улыбнулась… чуть-чуть.
Кроме того, – она посмотрела файл с рентгеновым снимком. – У вас была ранена и искалечена рука. Вы ее не лечите. Почему?
Кажется, мы поменялись местами. Теперь меня воспитывают, мажут лицом об стол.
Я сделал постное лицо.
– Государственные дела, товарищ Любаревич, требуют пренебрегать своими интересами. В том числе здоровьем.
Судя по всему, врачиха тайком ела лимон. Во всяком случае, мимика ее на мои слова была очень кислая.
Я покровительственно улыбнулся.
– Не скоморошничайте, товарищ лейтенант.
– Как можно, товарищ капитан.
Любаревич скрипнула зубами. Пришла в себя.
– До тех пор, пока я не проведу глубокое исследование руки, я вас к полетам не допущу.
– Разумеется, товарищ капитан, это не только ваше право, но и обязанность.
– Я в вас чем-нибудь запущу, – не выдержав, улыбнулась Любаревич. Но тут же спохватилась и сделала серьезное лицо.
Она посадила меня в МУУПД, где сделала четырехмерный компьютерный снимок с трехсекундной задержкой. Медицинский компьютер скушал полученную информацию и провел ее анализ. Любаревич принялась изучать данные на мониторе, хмыкая и мыкая. По-видимому, снимок получился интересным, типа комикса. Я бы тоже посмотрел.
– Товарищ капитан, а можно, – Я попытался выгнуть шею так, что увидеть материал на мониторе.
Любаревич ловко повернула монитор так, что я ничего не увидел.
– Товарищ лейтенант, это секретная информация.
Я смирился. Только спросил:
– Летать-то я могу?
Любаревич нейтрально сказала:
– Нет ничего невозможного.
Я ее убью!
– Скажите, – Любаревич сменила тему. – А вас при каких условиях ранило?
Так я ей скажу!
– Стреляли.
– Вы хотя бы помните, кто вас оперировал?
– Никак не мог, мне вкололи наркоз.
– Вы несносный, наглый и бестолковый мальчишка.
Любаревич надула губы и стала читать мой медицинский файл:
– Ранен в боях в стратосфере около Астрахани.
Любаревич задумалась и постаралась модифицировать себя из злюки в лапушку красавицу. Мельком глянула на монитор, чтобы увидеть свое отражение, пришла к мнению о готовности к охмурению, засюсюкала:
– Скажите, пожалуйста, вы участвовали в бою 16 октября неподалеку от Астрахани, прикрывая санитарную тушку, где и получили ранение?
Любаревич обворожительно улыбнулась и чуть не растопила мое твердое сопротивление.
Но я удержался. Зевнул, чтобы уйти с линии удара ее взгляда и небрежно заметил:
– Кое-кто привык к легким победам.
Любаревич оскалила зубы:
– Нет, кое-кто остался бестолковым мальчишкой. Вы скажете мне или надо поставить вам болезненный укол?
Удар ниже пояса. Какой нормальный мужчина не испугается такого шантажа? Я исключением не был и сразу капитулировал.
– Сдаюсь на милость победителя. Я командовал звеном прикрытия Ту-201, бортовой номер ноль пятьдесят шесть. Было небольшое столкновение с саргами.