Она поджарила несколько чилакилес и присела за стол. Ей не нравилось есть в одиночестве, но в последнее время никто не мог составить ей компанию. Педро не вставал с постели, Росаура заперлась в своей спальне и ни под каким предлогом не желала оттуда выходить, Ченча взяла отгул, чтобы родить первенца.
Оттого-то еда Тите сегодня была не в радость. Внезапно раздались чьи-то шаги. Открылась дверь, и на пороге кухни возникла Росаура. Ее вид поразил Титу до глубины души. Она была еще худее, чем до замужества. Казалось бы, невозможно сбросить почти тридцать килограммов всего за неделю, но ей это удалось. Тита вспомнила, что то же самое случилось с сестрой, когда они переехали в Сан-Антонио. Там она быстро похудела, но вновь начала стремительно набирать вес, стоило ей вернуться на ранчо.
Росаура вошла в кухню и села за стол перед Титой. Пришло время для решающего боя, но Тите не хотелось делать первый выстрел. Она отодвинула тарелку, отпила кофе и принялась общипывать по краям тортильи, из которых до этого делала чилакилес. Так они обычно поступали со всеми тортильями, чтобы потом скормить крошки курам.
Сестры какое-то время пристально смотрели друг другу в глаза и молчали. Первой заговорила Росаура:
— Думаю, нам есть что обсудить. Что скажешь?
— Думаю, ты права. Нам стоило все обсудить еще тогда, когда ты выходила замуж за моего жениха.
— Ну что ж, прекрасно. Если ты не против, давай обсудим. Твой жених? Не смеши меня. Не было у тебя никакого жениха, и не могло быть!
— Это кто же так решил, матушка или ты?
— Это традиция нашей семьи, которую ты нарушила.
— И нарушу еще столько раз, сколько потребуется.
Плевать я хотела на эту дурацкую традицию. Я имела точно такое же право выйти замуж, как и ты. А вот ты не имела права вставать между двумя людьми, зная, что они любят друг друга больше жизни.
— Так уж и больше жизни. Как видишь, Педро променял тебя на меня и даже глазом не моргнул. Будь у тебя хоть капля гордости, ты забыла бы о нем навсегда.
— Педро согласился на брак с тобой, чтобы быть ближе ко мне. Но тебе самой об этом прекрасно известно, хотя ты и не хочешь признать правду.
— Послушай, давай оставим прошлое в покое, меня не интересует, почему Педро женился на мне. Женился, и точка. Но я не позволю вам обоим глумиться надо мной. Слышишь меня?! Не позволю!
— Никто не глумится над тобой, Росаура, ты ничего не понимаешь.
— Да что ты говоришь?! Я-то как раз прекрасно понимаю, какая роль отведена мне во всем этом непотребстве. Думаешь, я слепая и не замечаю, как ты на глазах у всех рыдаешь над Педро и тискаешь его руку? Да вы просто делаете из меня посмешище! Бог не простит тебе этого! Послушай меня хорошенько, мне плевать, что вы с Педро обжимаетесь по темным углам. Попадете в ад — туда вам и дорога. Более того, с этого дня можете обжиматься сколько угодно. Если никто не видит, мне до этого и дела нет. Но я его больше к себе не подпущу.
У меня достоинство есть! Пусть для своих пакостей ищет себе кого-нибудь вроде тебя. Но в этом доме и в глазах всего мира я его жена и ею останусь. Поэтому если вас застукают и вы снова выставите меня на посмешище, клянусь, я заставлю вас об этом пожалеть.
В крики Росауры ворвался плач Эсперансы. Видимо, она плакала уже давно, постепенно повышая тон. Конечно, малютка хотела есть. Росаура медленно поднялась и процедила:
— Я пойду кормить дочь и впредь буду делать это сама. Еще подцепит от тебя какую-нибудь заразу. У тебя ей нечего взять, кроме дурных советов и дурного примера.
— О, в этом можешь не сомневаться, я уж подам пример. Я не позволю тебе отравить ей существование блажью, которая поселилась в твоей больной башке! Не позволю нашей дурацкой традиции отравить ей жизнь.
— Ты? Не позволишь? Да как же ты это сделаешь? Думаешь, я подпущу тебя к дочери? Так заруби себе на носу, милочка, не бывать этому. Где это видано, чтобы шлюх подпускали к девочкам из приличных семей.
— Это наша-то семья приличная? Ты сама веришь в этот бред?
— Моя семья — несомненно. И если хочешь жить с нами, не смей подходить к моей дочери, а если ослушаешься, придется выставить тебя из дома, который мамочка завещала мне. Понятно?
Росаура сняла с плиты кастрюльку с кашей, которую Тита готовила для Эсперансы, и вышла с кухни. Худшего исхода Тита и представить себе не могла. Росаура отлично знала ее слабое место.
Не было для Титы в этом мире существа роднее, чем Эсперанса. Чтобы заглушить накатившую боль, она принялась крошить остатки последней тортильи, желая, чтобы разверзся ад и поглотил ее сестру. Это было наименьшее, чего та заслуживала. Так мало-помалу, сама не замечая того, Тита искрошила все, что оставалось, и теперь на тарелке возвышалась гора крошек. Яростно подхватив тарелку, она выскочила во двор, чтобы высыпать крошки цыплятам, а уж потом заняться фасолью.