«Простите меня, Надежда Ивановна. Вы моя учительница, и я не смею вас учить. Но мне почему-то кажется, что у вас философия стороннего наблюдателя. А я признаю одну философию трудностей. Как мы живем? Трудности не дают нам расслабляться. Вас интересует конечный результат. А меня начальный. Я смотрю туда, где начинается наше сознание. 724 метра на 400 метров — вот моя геометрия на земле. Я слагаю железную песнь первого корпуса. Я рвусь к центру земли, откуда начнет вырастать небывалый пресс. Вы смотрите на дом — и морщитесь: отделка плохая, рамы не так покрасили. А я смотрю на дом и вижу поле, которое тут до того было, вижу, как этот дом из грязи рос и распускался этажами. А рамы мы потом докрасим. Мы принимаем философию действия. Это мы XXI веку даем мощности, не спрашивая о том, что получили от века XIX. Мы у прошлого не берем взаймы. Вот вы собрались поставить мне „оч. хор.“. А ведь я не заслужил. У нас другие оценки: почетные грамоты да выговоры. У меня счет такой: 10:9 в пользу выговоров. Один выговор даже от начальника главка, это считается особой честью. От главка выговор, от обкома партии переходящее Красное знамя. Вот и считайте теперь, какой я руководитель: хороший или плохой?»
Задумалась Надежда Ивановна, не отвечает. Далеко осталась родная школа, за морями, за долами — не долететь.
Начальство меня не отпустит в дорогу. А мне без разрешения не положено.
Тогда тоже начальство призвало. Я вел планерку, справа на тумбочке прямой телефон из горкома. И звонок по-особому отрегулирован, чтобы сразу знать, кто и что.
Словом, призвали. Сидит первый секретарь. Рядом с ним Чечин, начальник строительства.
«Как первый корпус?»
«Сдаем», — отвечаю.
«А тепло там будет, как вы думаете, Николай Иванович?»
«Так я тепло не веду, товарищ секретарь. Об этом другая голова заботится».
«Этой головы уже нет, Николай Иванович».
«Было бы дело, а голова найдется».
«Вот мы и собираемся поручить вам теплотрассу, Николай Иванович».
«Так морозы на носу, она ведь должна уже подходить к корпусу».
«А вы не интересовались, где она на самом деле?»
«Как-то выходил смотрел. Не видать что-то. Сколько там по проекту отпущено?»
«Это деловой разговор: восемь месяцев».
«А у нас в запасе?..»
«Полтора. Не знаю, правда, сколько по вашему календарю получится. Я слышал, вы уже Новый год справили».
И взвалил себе на шею еще и теплотрассу. Перво-наперво засел за проект. День сижу, второй — и глазам не верю. Что я рассчитывал найти в затрепанных папках с засаленными тесемочками? Гениальное озарение мысли, взлет инженерной идеи — и сроки спасены. Но я смотрел листы — и покрывался пятнами. Проект был бездарен, как мусорная яма, как городская свалка, как отбросы гнилого мышления, и столь же зловонен. Его составлял тупица, безмозглая дубина, протухший окорок, лишенный всякого намека на воображение. Даже разметку норм этот дуб делал по старым справочникам, о новых материалах он не имел ни малейшего понятия, будто с луны свалился.
На КамАЗе мы тянули похожую теплотрассу, я знал, как это делается. Но теперь меня спасал не гений, а бездарь, безымянный тупица, чью подпись я так и не смог разобрать. Добросовестная дубина, хорошо, что никто не раскрывал его вонючих листов, лишь начальник замарал своим размашистым крючком верхнюю часть листа, не вникая в суть. «Сколько там у вас получилось? Восемь месяцев? Ну и хорошо». Спасибо бездарю. Слава тупице! Я посидел две ночи, выбросил всю его недоумочную технологию. Восемь месяцев я умял до трех. Теперь выиграть еще месяц на энтузиазме — и я уложусь в назначенный срок.
Лишь бы эта бездарь не вошла в комиссию о приемке теплотрассы. А то ведь еще начнет кричать: «Сделано не по проекту».
Теперь видите, Надежда Ивановна, откуда у нас хлам берется?
Признаться, я первый и последний раз выезжал на чужой бездарности. Это не мой стиль. У меня помощники толковые, зубастые, с такими не закостенеешь.
Снова планерка. И снова прямой звонок. На проводе Первый: «Не могли бы вы ко мне приехать?»
Иван домчал за двенадцать минут. Поднялся на второй этаж. Расстановка та же: секретарь, рядом с ним Чечин, два члена бюро.
Первый, как всегда, к истине подбирается с дальних позиций.
«Мы вот выбирали-выбирали, Николай Иванович, и никак не можем остановиться на правильном решении. Нужен нам Промстрой-два, чтобы форсировать инженерные сети. Что вы на это скажете?» — а сам коварно улыбается.
Я же человек простой, к дипломатии не приучен. Рублю им правду-матку:
«На два года раньше такой Промстрой был нужен».