Она сдалась. Жестом я велел Финану сделать то же самое. Он вытащил меч и встал рядом с девушкой.
– А теперь раздевайся, – приказал я ей.
Лицо ее потемнело от неистовой ярости. Она не шевельнулась, но я ощутил ее гнев, похожий на свернувшуюся внутри ее гадюку. Ей хотелось меня убить, ей хотелось вопить, ей хотелось призвать богов с запятнанного дымом неба, но она ничего не могла сделать.
– Раздевайся, – повторил я, – или тебя разденут мои люди.
Скади повернулась, словно ища пути к бегству, но спрятаться было негде. В ее глазах мелькнул страх, однако ей не осталось ничего другого, кроме как повиноваться.
Финан недоумевающе посмотрел на меня, потому что я никогда не был жесток с женщинами. Я не стал ему объяснять, что, по словам Хэстена, Харальд Кровавые Волосы – порывистый человек. Оскорбляя его женщину, я надеялся спровоцировать Харальда: разозлить и заставить потерять голову.
Лицо Скади стало бесстрастной маской, когда она стянула кольчугу, кожаную куртку и льняные брюки.
Один или два моих воина разразились приветственными криками, когда Скади сняла куртку, обнажив высокие твердые груди, но смолкли, когда я на них зарычал. Я швырнул веревку Финану.
– Завяжи вокруг ее шеи, – приказал я.
Все-таки она была красивой.
Даже теперь я могу закрыть глаза и увидеть ее стройное тело, когда она стояла на пестреющей лютиками траве.
Датчане в долине пялились вверх, мои люди глазели, а Скади уподобилась существу из Асгарда, сошедшему в Срединный мир.
Я не сомневался, что Харальд за нее заплатит. Любой мужчина легко разорился бы, лишь бы обладать Скади.
Финан передал мне конец веревки, и я ткнул пятками своего жеребца, направляя его вперед. Я провел Скади вниз по склону и остановился на трети спуска.
– Харальд здесь? – поинтересовался я у нее, кивнув в сторону датчан, находившихся в двухстах шагах от нас.
– Нет, – процедила она.
Голос был сдавленным и полон горечи. Она злилась и чувствовала унижение.
– Он убьет тебя за это, – пробормотала Скади.
Я улыбнулся и ответил:
– Харальд Кровавые Волосы – пердящая крыса, полная дерьма.
Повернулся в седле и махнул Осферту, который подвел к нам уцелевшего датчанина.
Юный датчанин уставился на меня снизу вверх со страхом в бледно-голубых глазах.
– Это женщина вашего главаря. Посмотри на нее.
Он едва осмелился поднять взор на наготу Скади; после моего приказа воин мельком глянул на нее и вновь сконцентрировался на мне.
– Ступай, – велел я, – и передай Харальду Кровавые Волосы, что его шлюха у Утреда Беббанбургского. А еще доложи Харальду, что я держу ее голой, что воспользуюсь ею, чтобы поразвлечься. Иди скажи ему это. Иди!
Он побежал вниз по склону. Датчане в долине не собирались нас атаковать. Силы были равны, но мы занимали возвышенность, а датчане всегда неохотно идут в бой, грозящий большими потерями. Поэтому они просто наблюдали, и, хотя один из них подъехал достаточно близко, чтобы разглядеть Скади, никто из них не попытался ее спасти.
Куртка, штаны и сапоги Скади были у меня; я швырнул все это к ее ногам, потом наклонился и снял веревку с ее шеи.
– Одевайся, – приказал я.
Я видел: она прикидывает, как бы удрать. Скади думала о том, чтобы со всех ног побежать вниз по склону в надежде добраться до наблюдающих всадников раньше, чем я ее перехвачу, но я сжал коленями бока Смоки и, направив коня, к Скади перекрыл ей путь.
– Ты умрешь с мечом в черепе задолго до того, как доберешься до них, – предупредил я.
– И ты умрешь, – парировала она, нагибаясь за своей одеждой, – умрешь без меча в руке.
Я прикоснулся к талисману на шее.
– Альфред вешает пленных язычников, – произнес я. – Лучше надейся на то, что я сумею сохранить тебе жизнь, когда мы с ним встретимся.
– Я буду проклинать тебя, – прорычала Скади. – И тех, кого ты любишь.
– Лучше надейся, – продолжал я, – что мое терпение не истощится, иначе я отдам тебя своим людям, прежде чем Альфред тебя повесит.
– Проклятие и смерть, – сказала она.
В голосе ее слышался почти триумф.
– Ударь ее, если она снова заговорит, – велел я Осферту.
А потом мы поехали на запад, чтобы найти Альфреда.
Глава третья
Сперва я заметил повозку.
Такую громадную, что на ней можно было бы увезти жатву с дюжины полей, но повозка эта никогда не будет возить ничего мирского вроде снопов пшеницы. У нее имелись две толстые оси и четыре крепких колеса, окованные железом, с зелеными крестами на белом фоне. Бока повозки обшили панелями с изображением святого на каждом. На поручнях вырезали латинские слова, но я ни разу не потрудился попросить их перевести, потому что мне ни к чему было об этом знать, а значит, ни к чему и спрашивать. Вероятно, христианские увещевания, похожие одно на другое.