Широко раскинув руки, закидывают их на плечи соседей. Руки сплетаются, плечи смыкаются плотно-плотно. Вцепились так, будто боятся попадать и разбиться вдребезги по одиночке. Не глядя друг на друга, не помня себя.
Скачут и скачут скрипучие сапоги.
Танцоры изнемогают.
Вот новая спина вклинивается в круг, еще кто-то со свежими силами бросается в пляску, как в костер.
И весь хоровод оживает. Не осталось ни одного сидящего. Даже стол пританцовывает и норовит подобраться поближе к буйной компании.
- Реб Шмуль-Ноах! Хозяин! А вы что же? Давайте с нами!
И мой папа, всегда такой солидный и спокойный, вступает в круг.
Цепочка мужчин размыкается и подхватывает его с двух сторон. Я смотрю на него из своего уголка. Выискиваю его среди танцующих. Вот он - чуть набок голова, прикрытые глаза, длинная борода по ветру. Кружится, кружится, как во сне, того и гляди, растает от удовольствия.
Папа пляшет.
Как же мне устоять на месте!
- Мама, можно мне тоже?
Женщины стоят вдоль стенки и радуются. Хоть раз в году их мужья повеселятся.
- Мама, ну позволь! Я тоже хочу плясать! Вместе с папой в кругу!
- Да что ты, детка! Тебя затопчут! Сама же видишь...
Тощий длинный человек с воплем врывается в дом. Кувыркается через голову и приземляется на ноги. Ужом пробирается сквозь толпу и влетает на кухню.
- Народ, расступись! Дорогу!
- Ой, горе мне! - взвизгивает кухарка. - Да это реб Лейзер! Что вам понадобилось на кухне?
Она узнала нашего соседа по двору. Однако тощий ее не слушает, будто она не к нему обращается.
Схватив длинный ухват, он вытаскивает из печи большой глиняный горшок. В нем "кулай" - темное варево. Горшок опрокидывается и выливается на соседа. Черный, как негр, он бежит назад, в столовую, и вызывает бурю веселья.
У захмелевших гостей заплетаются и подгибаются ноги. Наконец они без сил валятся на стулья.
Минуту полулежат, как в обмороке, закинув голову.
А потом кто-то, спохватившись, кричит:
- Нам еще к реб Менделю идти.
Все вскакивают, словно их стегнули кнутом, и на полусогнутых выходят на улицу. С ними уходит и папа.
Возвращается он с первой звездой, пошатываясь, крепко выпивши.
Ему стыдно зайти в дом. Дойдя до кровати, он падает как подкошенный.
И нам всем за него неловко.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
После Дней покаяния тянутся нудные, глухие будни. Пресные, пасмурные, серые и короткие. На улице без конца идет дождь, идет и идет, будто забыл, что пора и честь знать. Знай себе лупит да брызжет в оконные стекла. Блестящие капли скатываются слезинками окна плачут.
В доме темно даже днем. Ведь день тускнеет, не успев заняться.
Большие часы тикают еле-еле, медленно ворочают стрелками, тянут время, хрипло бьют.
Не знаешь куда деваться от скуки. В шуме дождя слышится какой-то стон.
- Хая - ною я на кухне. - Кто-то скребется в дверь, открой.
- Отстань ты! Никого там нет. Кому охота выходить в такой ливень?
- Разве ты не слышишь? Колотят в дверь!
- Ничего удивительного - ветер с дождем хлещет уж который день!
- Да нет же! Это люди - кто-то топает ногами во дворе!
- Ну что мне с тобой делать? Гляди, дурочка, никого там нет... ой, что это? - Хая застывает перед окном, раскрыв рот.
С темного крыльца злобно сверкают два глаза: волк, что ли? Две кудлатые бородищи врываются в дверь.
- Разбойники! - Я тяну Шаю за рукав.
- Кого там принесло на нашу голову? - сердится Хая с перепугу.
- Капуста. Капусту свежую привезли. - Бороды встряхиваются и обдают нас тяжелым духом
Два здоровых, промокших насквозь мужика волокут огромные мешки. С обоих льет ручьем. В сапогах чавкает вода.
В дверях они застряли и растерянно чешут в затылках, вдруг оказавшись на сухом полу.
- Ну что раскорячился? Не видишь двери? - Оба топчутся на месте и толкаются. - Тьфу ты! Дурья башка!
Мешки тяжеленные, словно набитые камнями. Мужики отдуваются, от них валит пар, прихожую как дымом заволокло.
- Сюда, сюда! Осторожней! А грязи-то нанесли! - кричит на них кухарка. - Извозили все, как свиньи. Не ходите дальше в своих сапожищах. Бросайте вот в этот мешок прямо оттуда. - Хая загородила дорогу мужикам. - Нашли время! Не могли приехать, когда сухо? Всю грязь из деревни собрали! А я только пол помыла на кухне! Дай посмотрю, какая там у вас капуста. Небось вся погнила...
Из мешков выкатываются кочаны, круглые, белые, да какие плотные и чистые. На каждом будто белый кружевной чепчик. Как это они не вымазались в грязном мешке?
Кочаны летят один за другим. Каждый переворачивается вниз головой, падает на предыдущий, и все укладываются впритык, щека к щеке.
Вырастает целая капустная гора. Крепкий свежий дух разливается по кухне, будто тут раскинулось капустное поле.
Кухня повеселела, и мы тоже.
Хая, не откладывая, взялась за дело. Засучила рукава, притащила ведра и бочонки.
- Дети, не прыгайте по капусте! Саша, принеси из погреба стол да вымой его! - распоряжается она.
Вот встал длинный узкий стол. Появился железный секач. Страшновато глядеть, будто на мирной кухне расположился палач. Мы бросаем на стол кочан, и он тут же попадает под нож. Миг - и кочан изрублен в лапшу. На очереди следующий. Два взмаха ножа - и четвертинки капусты летят, как перышки, в приготовленные ведра.
Нашинкованная капуста пускает сок, в нем плавают горошинки перца. Сок пенится, льется через край.
Наконец заполнены все бочонки и ведра, капустную белизну расцвечивают морковные кружочки. Капусту накрывают деревяшкой, сверху кладут камень гнет.
Я провожаю каждый бочонок до самого погреба. Здесь, где все пропахло плесенью, наша капуста, такая белая, свежая и крепкая, будет размокать и кваситься. Ну а пока мы, дети, накидываемся на сладкие кочерыжки и грызем их за милую душу.
И уж конечно мы не пропустим день, когда будут солить огурцы.
- Хая, дашь нам по огурчику? А мы тебе поможем их обтирать...
- Ишь, унюхали!.. Знаю я вас!
Хая требует, чтобы ни на одном огурце не осталось ни пятнышка. Мы натираем и начищаем их, как ботинки, пока не заблестит зеленая кожица.
Нет сил смотреть, как потом эти глянцевые огурчики укладывают в кадушку и заваливают стеблями укропа и другими пряностями. Они лежат там, будто в водяной могиле.
Каждый из нас высматривает самый лучший и блестящий огурчик и выхватывает из кадушки. Огурец хрустит на зубах, как орех.
- Ах вы уроды! - кричит Хая. - Вам что было сказано? Этак вы у меня все огурцы потаскаете!
- У, ведьма! - кричим мы с полным ртом в ответ. - Тебе бы все заморить да заквасить в этом дурацком рассоле. А свеженький огурец - не смей, забудешь, какой он и на вкус!
Отругиваясь, мы выбегаем из кухни.
Дождь льет без продыху, кажется, мы и сами уже отсырели.
Но однажды утром просыпаюсь, и - о чудо - комната полна света. Дождя нет. Светло во всем доме. Окна сияют, на стеклах ни слезинки. Яркие лучи протянулись с неба.
- Снег! Снег выпал!
Нас не оторвать от окон.
Двор нет, это не наш двор! Вчера он был мрачный и серый, а сегодня весь побелел. Снег лежит на нем искристым покрывалом. Наверное, шел всю ночь.
На крышах и балконах пухлые снежные подушки, около дверей белые горки. На ступеньках расстелен пышный снежный ковер. И все валятся серебристые хлопья, будто средь бела дня сыплются с неба звезды.
Эта нетронутая чистота ласкает глаз. Или, может, у меня выросли два новых, белых глаза?
Вдруг вспорхнула стайка воробьев, и с веток, как замерзшие птахи, полетели снежные комья.
- Пошли! Давай - кто первый ступит на снег? - Абрашка прижал нос к стеклу.