Бобров думал о Микаэле, Марии, о тех, кого встретил вместе с ними в Ресано Гарсиа, о певцах и танцорах «Аман-длы». Быть может, это они сейчас падают под очередями карателей, занимают круговую оборону на безымянном холме, готовые биться до последнего патрона в обойме.
Репортаж завершился. В эфире звучали энергичные американские «кантри». Бобров выключил музыку и, взвинченный, связывая взрывы «Сасола» с борьбой в Мозамбике, проецируя их на Бейру, нефтепровод, на этот отель «Дон Карлос», спустился к ужину.
Ресторан, белоснежный, с обилием зеркал в нарядных алебастровых рамах. Витые канделябры с хрустальными подвесками. Свежие, под скатертями столы. Вид торжества и блеска. Команда темнолицых официантов в белых наутюженных брюках и куртках с алыми лентами через плечо, похожих на камергеров. Ловкие, расторопные, быстрые, мгновенно возникали, сгружая с подносов бутылки и яства. И, только привыкнув к белизне и зеркальному блеску, замечаешь, что узорный алебастр на стенах начинает отваливаться, не хватает в канделябрах хрусталиков, красные камергерские перевязи заутюжены до сального блеска и локти великолепных белых курток аккуратно заштопаны. Богатство было потертым. Роскошь — ветшающей. Состоятельных туристов, для которых возводился отель, здесь давно не бывало. В пустынном зале, в отдалении, ужинали трое черных военных. Два европейца, говорившие по-немецки, по виду были специалистами из ГДР.
Он пил холодное, обжигающее, пенное пиво из мокрой бутылки. Поддевал мельхиоровой ложечкой запеченных креветок. Чувствовал на себе ненавязчивый всевидящий взгляд метрдотеля в малиновом камзоле. И зрелище этого роскошного зала, созданного во имя иного, уже несуществующего уклада, многолюдных, вышколенных официантов создавало ощущение обреченной и хрупкой жизни, задержавшейся на последней шаткой опоре, по которой просто забыла ударить та сила, что взрывала мосты и причалы, нефтяные цистерны «Сасола», направляла в саванну колонны утомленных солдат, сила, что двигала и им, Бобровым, по охваченной войной и революцией Африке.
Он вышел в холл, красновато-сумрачный, с бронированным чучелом рыцаря. Служитель прикалывал к стене глянцевитую афишу: китайский ансамбль песни и танца давал гастрольные представления. Бобров рассеянно рассматривал миловидных китаянок в одинаковых светлых блузках и в синих коротких юбках, их улыбки, румяные щечки.
Он вошел в бар, полутемный, с мягкой обивкой стен, с цветными, похожими на лампады, флаконами. И у стойки увидел двух англичан, старых знакомцев, с кем простился в лазурном бассейне «Поланы». Инженеры, они отправлялись в Бейру на строительство нефтепровода. Готовясь к общению, мгновенно перестраивался в новую пластическую схему, восстанавливал в памяти последний их разговор, их имена и пристрастия. Шагнул навстречу, видя, что и они, не пьяные, а лишь возбужденные, отставляют свои стаканы с брусочками льда, обращают к нему удивленные, узнающие его, благодушные лица.
— Мистер Бобров! Ну конечно же мы должны были встретиться! Мы говорили о вас. Говорили, что нуждаемся в вашем партнерстве. — Колдер, тот, что постарше, протягивал руку Боброву, и его брови радостно шевелились на красном от загара и океанского рассола лице. — Не правда ли, мистер Грей, мы говорили о мистере Боброве!
— Мой друг желал бы прибегнуть к вашим консультациям. Ибо консультации, которые он берет у бармена, уводят его все дальше от истины, — молодой инженер Грей, легкомысленно-веселый, наслаждался легким, коснувшимся его опьянением, свежей одеждой, комфортом бара после жаркой работы на трассе.
— Признаться, я действительно в недоумений, — Колдер подвинулся, давая место Боброву, дожидаясь, когда тот примет от бармена стакан, сделает первый глоток. — Вы мне, со слов какого*то вашего друга, сулили здесь обилие этнографии, масок, и я надеялся именно здесь сделать основные закупки. Но то, что я вижу на рынках, это, по-моему, сплошная подделка. На потребу непосвященных. Их изделия коробятся, высыхают и трескаются. Краска с них облезает. Я выставил две таких маски на балкон, и они мгновенно облезли! Где же настоящие ценности? Черное, железное дерево? В деревнях, которые мы проезжали, быт убогий, архаики никакой. Искусства никакого. Танцы под транзистор! Они потеряли фольклор, но не приобщились к цивилизации. Это промежуточное состояние меня угнетает! — и он изобразил на лице страдание, искреннее страдание ценителя красоты, не нашедшего ее там, где надеялся встретить.
— Нефтепроводы отпугивают фольклор, как они отпугивают ланей, слонов, — улыбнулся Бобров. — Из кабины бульдозера не слышны тамтамы, не видны ритуальные танцы. Африканский фольклор уходит все глубже в леса, так было и в Англии, и в России. Но я думаю, что нам все-таки повезет. Я слышал, здесь, в Бейре, живет известный резчик. Может быть, послезавтра мы посетим его мастерскую. Я знаю, его работы экспонировались в Париже. Я полагаю, вам удастся что-нибудь купить у него. Правда, придется преодолеть ряд формальностей в министерстве культуры, дающем разрешение на вывоз скульптур и масок.