Офицеры поднимались навстречу колонне, тянулись к ней, словно обнюхивали. Радовались ее появлению. Солдаты повалили к бочке, расшвыривая ветки, гремя металлом, черпали воду. И такое нетерпение, раздражение было у тех, кто ждал своей очереди, и такое блаженство, утоленность у тех, кто попил, что Бобров, страдая от жажды, успел изумиться: сколь немного нужно человеку, чтоб перейти от страдания к блаженству. Кружка воды, а потом хоть снова в бой, в муку, в смерть.
— Прошу вас, — Антониу, блестя глянцевитым лицом, облизывая пересохшие, еще не коснувшиеся влаги губы, протягивал ему флягу. — Вы можете отдохнуть в тени. Вот тут.
Бобров пил теплую воду, опрокидывая ее в себя бесконечной струей. Тяжелел от нее, чувствуя, как редко ухает сердце. Оторвался с сожалением, не желая опустошать всю флягу, возвращая ее Антониу.
— Теперь можно дальше идти! — попробовал он пошутить, чувствуя, как неодолимо устал, как валит его на землю, в тень тента.
— База вот там, — указал на лес Антониу. — Она в окружении. Офицеры решают: атаковать ее сейчас, с приходом батальона, или дать солдатам отдохнуть и назначить атаку на завтра.
Бобров присел, почти прилег под брезентом рядом с офицерами. Глядел, как толпятся у бочки солдаты и Роберту пьет из алюминиевой кружки. Смотрит на него, Боброва, словно что*то желает сказать. Бобров махнул ему — не было сил приблизиться, не было сил говорить.
Он рассматривал свою стертую до кровавого волдыря ступню, когда услышал рокот и свист винтов. В ложбине, затеняя солнце, стал опускаться вертолет, раздувая жесткие редкие купы кустов, посылая под пузырящийся тент струи жаркого воздуха. Машина села. Стеклянный вихрь превратился в обвисшие, похожие на банановые листья лопасти. Выпал трап, и по нему ловко, цепко, затянутый в портупею, спрыгнул командир бригады. Офицеры вскочили, заправляя под ремни мундиры. Ждали приближения командира. Бобров успел подняться, сунуть больную ногу в башмак, когда комбриг, проходя, задержался перед ним, протянул свою маленькую руку. Что*то сказал чуть насмешливо, глядя на пыльные башмаки Боброва. Антониу перевел:
— Командир предлагал вам дождаться вертолета. Не стоило подвергать себя таким лишениям.
— Они уже позади, — ответил Бобров.
И комбриг, уплатив долг вежливости, отошел к офицерам, уже забывая о Боброве, теряя к нему интерес, погружаясь в военное, неотложное дело.
Бобров снова присел, чувствуя, как хочет спать, как морит его, клонит к земле и после утоления жажды другое, столь же привычное, вмененное природой желание одолевает его.
Солдаты сидели на земле в стороне, и он снова издали поймал на себе взгляд Роберту. Тот словно подзывал его, не решаясь приблизиться к тенту, к офицерам. Но Бобров отвел глаза. Велика была усталость и слабость. Отложил разговор на потом.
«Потом, потом, — думал он утомленно. — Немного отдохну, и потом».
Он лежал с закрытыми глазами, слыша неразборчивые голоса офицеров, шелест рации, держась на пограничной черте между явью и сном, зная, что стоит распустить последний, малый узелок напряжения, и все сладко исчезнет, растворится во сне. Держался на этой черте.
Голоса стали громче, четче. Он открыл глаза. Комбриг, маленький, неуставший, шел из-под тента. Офицеры, опережая его, бежали к солдатам. Окликали, командами поднимали их с земли, строили в колонну. И те послушно вставали, распрямлялись, нагружали себя оружием. И снова Роберту из рядов послал ему долгий молчаливый, непонятный ему взгляд. И было побуждение встать, приблизиться и узнать, чего хочет солдат. Но усталость была велика, немощь была велика.
— Комбриг дал приказ к атаке, — сказал, подходя, Антониу. — Он сказал: в прошлый раз так же гнались за противником, окружили базу и ждали сутки. Противник успел уйти. Он сказал: так нельзя воевать, нельзя победить. Надо до вечера взять базу.
Солдаты строились, подтягивались, дробились на отделения. Впрягались в короткоствольную пушечку. И уже шагали, тянули орудие, выбирались из ложбины, погружались в кусты. И с ними офицеры, комбриг. Покрикивали, позвякивали металлом, затихали в лесу. Ложбина опустела. Только бугрился, зеленел вертолет, окруженный горячим струящимся воздухом.
«Успею, потом…» — беспомощно, испытывая неясную вину, думал Бобров о Роберту, об ушедшей колонне, но и радуясь тому, что ушли, оставили его одного. Вытягиваясь под тентом в тени, засыпал, забывался.
Ок проснулся от близких, как ему показалось, залпов, от автоматной пальбы. Резко вскочил, обращаясь в слух, в готовность. Стрельба металась по лесу, и звук создавал ощущение кругов и спиралей. Снова протяжно рявкнули минометы, и солдаты, охранявшие вертолет, тоже вскочили, как и он, слушали перемещение стрельбы. Она вытягивалась, отдалялась, взыграла последними очередями и смолкла.