Наконец я решила, что последую за ними. Пойду в то место, о котором пишет отчим: глубоко под замком, где стены тонки и слышны какие-то голоса. Они будут искать свое Черное Пламя, а я - следить за ними. Я спасу их всех, стану их ангелом-хранителем.
* * *
И вот настала Каменная Ночь.
Думаю, если бы я даже не прочла записи отчима, то все равно бы догадалась, что роковой час близок - до того рассеян и загадочен сделался мой Телларин. Он ничего не сказал мне, когда мы лежали рядом в моей постели, но я чувствовала, что то, чему суждено случиться этой ночью, очень волнует его. Но он был связан с моим отчимом честью и кровью и не мог выбирать.
Он рявкнул на меня, когда я поцеловала его в ухо и запустила пальцы ему в волосы.
- Оставь меня в покое, дитя.
- Почему это я дитя? - поддразнила я с притворной беззаботностью. - Разве между нами такая уж большая разница? И разве ты не сделал меня женщиной?
Мой солдат был нетерпелив и не разгадал любви за сказанными мною словами.
- Всякая женщина, которая не отстает, когда ее просят, - всего лишь ребенок. А я взрослый, потому что ношу воинский знак и по первому требованию отдам жизнь за своего господина.
Телларин был на пять лет старше меня, и в те годы столь большая разница внушала мне великое уважение, но теперь я думаю, что мужчины всегда бывают моложе своих женщин, особенно когда речь заходит об их чести.
Он смотрел в потолок, и лицо его из сердитого стало задумчивым - я знала, что он думает о предстоящей ночи. Я тоже боялась предстоящего, поэтому поцеловала его опять, совсем легонько, и попросила прощения.
Когда он ушел, придумав какую-то лживую причину, я стала готовиться к собственному путешествию. Я заранее спрятала свой самый теплый плащ и шесть толстых свечей там, где Ульса и другие служанки не могли найти. Одевшись, я коснулась материнского золотого Древа у меня над сердцем и помолилась за всех, кто отправился со мной во мрак.
* * *
Каменная Ночь - последняя ночь авреля, канун мая, когда, как говорят, духи блуждают по земле, пока пение петуха не загонит их обратно в могилы. Замок молча затаился вокруг, когда я двинулась вслед за остальными. Казалась, эта каменная громада не просто спит, а ждет, стараясь не дышать.
Под Башней Ангела была лестница - туда-то они и шли. Я поняла это, стоя в своем темном плаще у стены напротив башни. Их было четверо - отчим, Телларин, Аваллес и Валада. Ее руки, несмотря на договор, были все еще скованы. Мне грустно было видеть, что ее ведут в цепях, как зверя.
Рабочие, чинившие башню, положили грубые деревянные половины поверх разрушенного каменного пола, прикрыв многочисленные провалы. Настаивали даже на том, что дыры надо заложить кирпичом, чтобы ничто не могло вылезти из глубин и потревожить сон богобоязненных обитателей замка.
Из-за этих половиц я ждала довольно долго, зная, что отчиму и двум воинам потребуется время, чтобы сдвинуть доски. Я пряталась в темноте у башни, а по Внутреннему Двору гулял ветер. Я думала об ангеле на верхушке башни, черном от вековой копоти, которую никакой дождь не мог смыть, накренившемся набок, словно вот-вот упадет. Кто он? Один из святых угодников? Быть может, он благословляет меня, видя, что я хочу последовать за Телларином и остальными? Я посмотрела вверх, но в темноте вершины не было видно.
Выждав долгое время, я попробовала дверь башни и увидела, что засов изнутри не задвинут. Возможно, ангел и в самом деле покровительствовал мне.
В башне луна не светила, и я еще на пороге зажгла свою первую свечу от трута, который почти уже догорел. Мои шаги по каменному полу казались оглушительно громкими, но никто не вышел из мрака, чтобы спросить, что я тут делаю. Отчима и остальных не было слышно.
Я задержалась перед винтовой лестницей, ведущей вверх, думая, что же найдут там рабочие, когда расчистят наконец завалы. Я и по сей день спрашиваю себя об этом, ибо кропотливая работа не закончена до сих пор. Должно быть, при жизни я этого уже не узнаю. Что там, наверху - сокровища волшебного народа? Или только их древние кости?
Не будь даже событий той роковой ночи. Башня Ангела все равно торчала бы гвоздем в моих мыслях, как точит она над замком, накрывая его и близлежащие земли своей длинной тенью. Думается мне, смертные никогда не постигнут всех ее тайн.
Когда-то мне снилось, что отчим велел мне вымыть ангела, но я, как ни стараюсь, не могу отскрести с изваяния черную грязь. Отчим говорит, что это не моя вина, что Бог дал бы мне силы, если бы хотел, чтобы лицо ангела стало видно всем, - но я все равно плачу.
* * *
Я подошла к зияющей в полу трещине и подумала, как могло случиться, что пол разбит вдребезги, а башня стоит, как стояла. Дорога, по которой мне предстояло пройти, была не из легких, но я храбро полезла через каменную осыпь, поставив свечу перед собой, чтобы освободить обе руки. Тогда я в первый раз пожалела, что не надела башмаки покрепче. Сползая вниз, я ободрала себе ноги и порвала платье в нескольких местах, пока наконец снова не стала на ровный пол, примерно в полудюжине моих ростов под Внутренним Двором. Среди обломков камня чернела трещина намного шире остальных - ее зазубренная пасть ждала, желая поглотить меня. Подойдя, я услышала в глубине голоса других, но они показались мне незнакомыми.
Камни от входа отодвинули, и открылась лестница - блестящая белая кромка и ступени, уходящие во тьму. Чей-то смеющийся голос снова долетел до меня - я никогда не слышала его прежде.
Даже страхи предыдущих дней не подготовили меня к этому новому испытанию но я знала, что Телларин там, внизу. Я осенила грудь знаком Древа и ступила на лестницу.
* * *
Впереди ничего не было видно.
Свет моей одинокой свечи лишь делал лестницу еще более похожей на черную глотку, готовую меня поглотить, - но страх не мог остановить мое стремление к любимому, он только подгонял меня. Я спустилась уже, как мне казалась, на глубину, равную высоте Башня Ангела, но так и не догнала моих предшественников.
Был ли то обман слуха или ветер, гудящий в пещерах озерных утесов, но я продолжала слышать незнакомые голоса. Некоторые слышались совсем близко - не будь у меня свечи, я протянула бы руку, чтобы коснуться того, кто шептал рядом, но при свете я видела, что лестница пуста. Голоса то бубнили, то пели на приятном печальном языке, которого я не понимала и даже узнать не могла.