Мы обогнули походные палатки, затем зигзагами пронеслись через «Хоккейный рай», пытаясь вернуться ко входу в магазин. В нескольких проходах от нас Макрон отдавал приказы:
— Взять их! Больше никто не заставит меня опять совершить самоубийство!
— Опять? — пробормотал Хедж, пригнувшись, чтобы пройти под рукой у хоккейного манекена.
— Он работал на императора, — я задыхался, стараясь не отставать. — Старые друзья. Но (хрип) император перестал доверять ему. Приказал арестовать его (хрип) и казнить.
Мы остановились около стеллажа. Глисон заглянул за угол, высматривая наших врагов.
— И Макрон вместо этого совершил суицид? — спросил Хедж. — Что за идиот. Зачем он снова работает на императора, если этот парень хотел убить его?
Я протёр глаза от заливающего их пота. Серьезно, почему смертные тела так сильно потеют?
— Я думаю, император вернул его к жизни и дал второй шанс. У римлян странные представления о преданности.
Хедж хмыкнул:
— Кстати об этом. Где Гроувер?
— На полпути к Цистерне, если он не глупец.
Хедж нахмурился:
— Нет, не могу поверить, что он так поступил. Ну что ж… — он указал вперёд, где находились раздвижные стеклянные двери, ведущие на парковку. Жёлтый Пинто тренера был припаркован маняще близко (это впервые, когда «жёлтый», «Пинто» и «манящий» были употреблены в одном предложении). — Ты готов?
Мы навалились на двери.
Они не поддались. Я врезался в одну и сразу отскочил. Глисон побарабанил по стеклу молотком для крокета, потом опробовал пару приёмчиков Чака Норриса, но даже его копыта, покрытые воском «Железный козёл», не оставили и царапинки.
— О боги, — сказал Макрон позади нас.
Я повернулся, стараясь подавить стон. Управляющий стоял в двадцати футах от нас, под плотом для рафтинга, который был подвешен к потолку с надписью через весь нос: «ПОЛНАЯ ЛОДКА ЭКОНОМИИ». Я начал понимать, почему император приказал арестовать и казнить Макрона. Для такого большого человека он слишком хорошо подкрадывался к людям.
— Эти двери бомбоустойчивы, — сказал Макрон. — На этой неделе мы продаём такие в нашем отделе новейших усовершенствований противорадиационного убежища, но, полагаю, вам это не поможет.
Из разных проходов к нам приближалось всё больше работников в жёлтых жилетах — дюжина одинаковых автоматонов; некоторые были завернуты в пузырчатую пленку, как будто они только что сбежали со склада. Они образовали неровный полукруг позади Макрона.
Я натянул тетиву и выстрелил в Макрона. Но мои руки тряслись так сильно, что стрела пролетела мимо цели и с оглушительным хрустом воткнулась в прикрытый пузырчатой упаковкой лоб одного из автоматонов. Робот не обратил на эту маленькую неприятность ровно никакого внимания.
— Хмм, — поморщился Макрон, — ты действительно смертен, не так ли? Правду люди говорят: «Не ищите встречи со своими богами, они вас лишь разочаруют». Надеюсь, в тебе осталось достаточно божественности, чтобы магическому другу императора было с чем работать.
— Д… достаточно? — пробормотал я. — Магический д… друг?
Я ожидал, что Глисон Хедж сделает что-то умное и героическое. Наверняка в кармане его спортивных шорт завалялась портативная базука. Или, может быть, его тренерский свисток обладает магическими свойствами. Но Хедж выглядел так же, как себя чувствовал я — отчаявшимся и загнанным в угол, что было нечестно с его стороны. Быть отчаявшимся и загнанным в угол — моя прерогатива.
Макрон похрустел суставами пальцев.
— Это действительно позор. Я предан больше, чем она, но мне не стоит жаловаться. Как только я приведу вас к императору, я буду вознаграждён! Мои автоматоны получат второй шанс в качестве личной охраны императора. А после этого — какая мне разница? Колдунья может забрать вас в лабиринт и творить свою магию.
— С… свою магию?
Хедж взвесил в руке свой крокетный молоток.
— Я выведу из строя столько, сколько смогу, — пробормотал он мне. — А ты найди другой выход.
Я оценил его настрой. Но, к несчастью, я не думал, что сатир сможет выиграть для меня много времени. Не прельщала меня и мысль вернуться к этой милой, страдающей от недостатка сна облачной нимфе Мелли и сообщить о том, что её муж был убит отрядом роботов в пузырчатой плёнке. О, моё смертное сострадание начинает брать надо мной верх!
— Кто эта колдунья? — спросил я. — Ч… что она собирается делать со мной?
Улыбка Макрона была холодной и неискренней. В былое время я часто использовал эту улыбку, когда какой-нибудь греческий город молился мне, чтобы я спас его от чумы, и мне приходилось сообщать им новость: «Блин, мне жаль, но эту эпидемию вызвал я, потому что вы мне не нравитесь. Хорошего дня!»