Выражение лица Хораса выдавало его сомнения на сей счет.
– Я всегда побаивался Холта. Раньше я думал, что он какой-нибудь чародей.
Уилл недоверчиво фыркнул:
– Холт? Чародей? Да ничего похожего даже близко нет!
Хорас опять смотрел на него обиженно:
– Ты же сам раньше так думал!
– Ну… положим. Но тогда я был еще маленький.
– Ну и я тоже! – заключил Хорас с убийственной логикой.
Джилан усмехался, глядя на них обоих. Оба еще мальчишки. Холт был прав – Уиллу идет на пользу общество его сверстника.
Уилл повернулся к рейнджеру:
– И что, ты попросил Холта взять тебя в ученики? – И, не дожидаясь ответа, продолжал: – И что он на это сказал?
Джилан покачал головой:
– Ничего я его не просил. Однажды я проследил за ним, когда он вышел из нашего замка и направился в лес.
– Вы пошли вслед? За рейнджером? Вслед за рейнджером в лес? – вымолвил Хорас. Он не знал, то ли восхищаться отвагой Джилана, то ли ужасаться его безрассудству.
Уилл бросился на защиту Джилана.
– Джил – один из самых лучших следопытов-невидимок в ордене, – быстро сказал он. – Возможно, самый лучший.
– Только не тогда, – сокрушенно произнес Джилан. – Учтите, я думал, что умею быть невидимым, передвигаясь на местности. Насколько мало я знал, я обнаружил тогда, когда попытался незаметно подкрасться к Холту, в то время как он сел обедать. Он тут же сгреб меня за шкирку и бросил в речку. – Воспоминание заставило Джилана улыбнуться.
– Думаю, тогда он отправил вас с позором домой? – спросил Хорас, но Джилан снова покачал головой, все еще улыбаясь:
– Наоборот, он оставил меня при себе на неделю. Сказал, что у меня неплохо получается рыскать по лесу и что я, возможно, обладаю талантом. Он стал объяснять мне, что такое быть рейнджером, и под конец недели я сделался его учеником.
– Как твой отец воспринял это, когда ты ему все сказал? – поинтересовался Уилл. – Наверное, он хотел, чтобы ты стал рыцарем, как и он? Был разочарован, я думаю.
– Вовсе нет, – отозвался Джилан. – Странно, но Холт еще раньше высказал предположение, что я последую за ним в лес. Отец уже согласился на предложение Холта, хотя я в тот момент еще ничего не решил.
– Как Холт мог про это знать? – спросил Хорас, нахмурившись.
Пожав плечами, Джилан многозначительно посмотрел на Уилла.
– Холт имеет такую манеру – знать разные вещи наперед, так ведь, Уилл? – промолвил он с улыбкой.
Юноша вспомнил ту ночь, когда он сам пробрался в кабинет барона Аралда, чтобы прочитать таинственный документ. Там его и поймал Холт. Та же ситуация, что и у Джилана.
Пристально всматриваясь в неярко рдеющие угли костра, он произнес:
– Может быть, он все-таки немного чародей…
Трое путешественников посидели в дружеском молчании, раздумывая о всех странностях Холта. Потом Джилан потянулся и зевнул.
– Так-с, я – спать, – объявил он. – Мы на военном положении, поэтому будем выставлять караул. Уилл, ты первый, потом Хорас, потом я. Доброй ночи.
С этими словами он завернулся в свой серо-зеленый плащ и скоро уже дышал ровно и глубоко.
Глава 5
Солнце еще только вставало над горизонтом, а Джилан, Уилл и Хорас уже были в пути. Небо очистилось от облаков – их разогнал свежий южный ветер, – и воздух свежел по мере того, как дорога вела их все выше к скалистым предгорьям, к пограничным рубежам Кельтики.
Густой лес сменился низкорослым подлеском, насквозь продуваемым ветром. Деревья, попадавшиеся по дороге, становились все более чахлыми и узловатыми, трава была жесткая, как щетина.
В этих краях ветра никогда не успокаивались, и местность выглядела соответственно – голой и безжизненной. Несколько домов с каменными стенами и соломенной крышей сгрудились вместе, вжавшись в гористый склон. Джилан предупреждал мальчиков, что край этот не жалует чужаков, а с приближением к Кельтике он станет более неприветливым.
В этот вечер, когда они устроились на отдых возле костра, Джилан продолжил заниматься с Хорасом фехтованием.
– Самая суть – это координация, попадание в такт, – наставлял он вспотевшего ученика. – Видишь, как ты парируешь? Скованно, неупругой и жесткой рукой…
Хорас взглянул на свою правую руку. Так и есть, мышцы были напряжены; рука была как палка. Хорас принял страдальческий вид.